Заметки о Гитлере

Национализм и социализм были могущественными, приводящими массы в движение лозунгами. Что за взрывную силу должны были бы они проявить, если бы удалось каким–то образом их соединить! То, что уже молодому Гитлеру в голову пришла эта мысль — возможно, но это не наверняка. Позже он написал, что уже двадцатилетним в Вене примерно в 1910 году он заложил «гранитный фундамент» своего политического мировоззрения, но действительно ли это мировоззрение по праву можно было назвать национал–социализмом, можно еще поспорить. Истинная основа мировоззрения Гитлера, самая первая и самая нижняя, которая сформировалась уже во время его жизни в Вене, во всяком случае, была не сплавом национализма и социализма, а сплавом национализма и антисемитизма. И именно антисемитизм при этом выходит на первый план. С самого начала Гитлер несет его с собой, как горб от рождения. Но также и национализм, совершенно определенный, отмеченный печатью народническо–великогерманского национализм, без сомнения берет начало уже во время его жизни в Вене. Социализм же, напротив, наиболее вероятно является более поздним компонентом.

Антисемитизм Гитлера имеет восточно–европейское происхождение. В Западной Европе и также и в Германии, в начале нового века антисемитизм был на спаде, ассимиляция и интеграция евреев были желательны и в полном разгаре. Но в Восточной и в Южной Европе, где многочисленные евреи добровольно или принудительно существовали как обособленный народ внутри народа, антисемитизм был (и есть?) присущим ей и ужасным явлением, направленным не на ассимиляцию и интеграцию, а на устранение и истребление. И этот смертоносный, не оставлявший евреям никакого выхода восточноевропейский антисемитизм глубоко проник в Вену, в третьем округе которой по известному высказыванию Меттерниха начинались Балканы, и где его подхватил молодой Гитлер. Как — этого мы не знаем. Нет свидетельств о каком–либо неприятном личном опыте, сам он ни о чем подобном не говорил. По изложению в «Майн Кампф» ощущения того, что евреи иные, чем остальные люди, достаточно для логического вывода: «Поскольку они иные, они должны исчезнуть». Как Гитлер позже рационализировал этот вывод, оставим для рассмотрения в одной из последующих глав, а как он его практиковал — еще далее. Для начала смертоносный антисемитизм восточноевропейской разновидности, который глубоко въелся в молодого человека, оставался без практических последствий даже в его собственной сомнительной жизни.

Иначе обстоит дело с его великогерманским национализмом, другим продуктом его жизни в Вене. Он произвел в 1913 году его первое политическое решение в жизни — решение об эмиграции в Германию.

Юный Гитлер был австрийцем, который ощущал себя не австрийцем, а немцем, и именно как чрезвычайно обойденным судьбой, несправедливо отстраненным от основания рейха и от самого рейха, брошенным всеми немцем. Тем самым он разделял чувства множества австрийских немцев своего времени. Имея за своей спиной всю Германию, австрийские немцы могли создавать свою многонациональную империю и властвовать в ней. С 1866 года их выставили за дверь Германии, в своем собственном государстве они остались в меньшинстве, надолго беззащитные перед лицом пробуждающегося национализма множества австрийцев поневоле, приговоренные к господству (теперь уже поделенному с венграми), для которого их сил и числа более было недостаточно. Из столь затруднительного положения можно вынести самые различные выводы. Юный Гитлер, который уже тогда был силен в выводах, рано сделал самый радикальный: Австрия должна распасться, но при этом распаде должен появиться Великогерманский Рейх, который включит в себя обратно всех австрийских немцев, а затем в силу своей особой роли снова будет господствовать над малыми государствами, которые станут сонаследниками при распаде Австро — Венгерской империи. В душе он уже чувствовал себя не подданным Австро — Венгрии, но гражданином этого будущего Великогерманского Рейха, и из этого он сделал выводы и для себя, и снова самые радикальные: весной 1913 года он эмигрировал.

Мы знаем ныне, что Гитлер эмигрировал в Мюнхен, чтобы избежать службы в австрийской армии. То, что это произошло не по причине трусости, подтверждается тем, что в 1914 году с началом войны он тотчас же вступил добровольцем в армию: только вот в немецкую армию, а не в австрийскую. Уже в 1913 году война витала в воздухе; и Гитлер не желал сражаться за дело, от которого он внутренне отрекся, и за государство, которое он считал пропащим. Тогда он был еще весьма далеко от того, чтобы хотеть стать политиком — да и как он, иностранец без профессии с немецком кайзеровском рейхе мог стать им? — но действия его уже тогда были политическими.