Заметки о Гитлере

Отношение Гитлера к Германии с самого начала выказало некую странность. Некоторые английские историки во время войны пытались доказать, что Гитлер является так сказать предрешенным заранее продуктом всей немецкой истории; что от Лютера через Фридриха Великого и Бисмарка прямая линия подводит к Гитлеру. Верно обратное. Гитлер не вписывается ни в какую немецкую традицию, менее всего в протестантско–прусскую, которая, не исключая Фридриха и Бисмарка, является традицией трезвой самоотверженной службы на благо государства. Однако трезвая самоотверженная служба на благо государства — это последнее, что можно признать за Гитлером, в том числе за успешным Гитлером предвоенных лет. Немецкую государственность — не только в её правовом, но также и в аспекте поддержания порядка — он с самого начала принес в жертву безоглядной тотальной мобилизации сил народа и (не следует об этом забывать) собственной несменяемости и незаменимости. Это мы уже изложили в предыдущих главах. Трезвость он планомерно заменил одурманиванием масс; можно сказать, что в течение шести лет он потчевал немцев собой как наркотиком — который он затем правда во время войны неожиданно отнял. Что же касается самоотверженности, то Гитлер является экстремальным примером политика, который своё личное осознание призвания ставит превыше всего и делает политику в соответствии с масштабами своей личной биографии; нам нет нужды всё это повторять более подробно. Если мы вспомним изложение его политического мировоззрения, то мы также снова обратим внимание на то, что он вообще не думал в понятиях государств, но — народов и рас, что побочно объясняет грубость его политических операций и одновременно его неспособность превращать военные победы в политические успехи. Политическая цивилизация Европы — само собой разумеется, также и Германии — основывалась ведь с окончания великого переселения народов на том, что войны и последствия войн содержались внутри структуры государств, а народы и расы не затрагивались.

Гитлер не был государственным деятелем, и уже поэтому он выпадает из немецкой истории. Но его нельзя также назвать и представителем интересов народа, как например Лютера — с которым у него общего лишь то, что тот в немецкой истории также является уникумом, без предшественников и без преемников. Но в то время, как Лютер во многих чертах как раз персонифицирует немецкий национальный характер, то личность Гитлера вписывается в него примерно так же, как его постройки для партийных съездов вписываются в архитектурный облик Нюрнберга — то есть, совершенно некстати. Впрочем, немцы и во время их наибольшей веры в фюрера сохраняли определенный здравый смысл. К их восхищению всегда примешивалось также и некоторое количество изумления, изумления от того, что именно им было даровано такое неожиданное, такое чужеродное явление, как Гитлер. Гитлер был для них чудом — «посланцем богов», что, выражаясь прозаически, всегда также означает: извне свалившееся на голову и необъяснимое. И «извне» в этом случае означало не только — из Австрии. Для немцев Гитлер всегда был пришельцем издалека: сначала некоторое время — с высоты небес; потом же, Боже сохрани, из глубочайших бездн ада.

Любил ли он немцев? Он выбрал для себя Германию — не зная её; и собственно говоря, он её никогда и не узнал. Немцы были его избранным народом, потому что его врожденный инстинкт власти как магнитная стрелка указывал на них, как на величайший в его время потенциал власти в Европе; и они и правда были им. И они в действительности интересовали его всегда только как инструмент власти. У него было большое честолюбие в отношении Германии, и в этом он соответствовал немцам своего поколения; немцы были тогда тщеславным народом — тщеславным и одновременно политически беспомощным. Сочетание этих двух качеств дало Гитлеру его шанс. Но немецкое тщеславие и тщеславие Гитлера в отношении Германии не совпадали полностью — какой же немец пожелал бы переселиться в Россию? — а у Гитлера не было слуха для тонких различий. Во всяком случае, попав однажды во власть, он больше не прислушивался. Его честолюбие в отношении Германии всё более и более соответствовало честолюбию животновода и владельца беговой конюшни в отношении его лошадей. А в конце Гитлер и повел себя как разъяренный разочарованный владелец конюшни, который избивает до смерти свою лучшую лошадь, потому что она не смогла выиграть скачки.