Заметки о Гитлере

Сделаем совершенно ясными обстоятельства дела: в разрушительных приказах Гитлера от 18 и 19 марта 1945 года речь больше не идет о героической борьбе до конца, как это было еще осенью 1944 года. Не могло служить героической борьбе до конца то, что сотни тысяч немцев посылались на смертельное шествие вглубь страны и приказывалось там точно так же разрушать всё, что им требовалось для самой примитивнейшей жизни. Гораздо более вероятно, что целью этой последней, теперь направленной против Германии гитлеровской акции массового убийства могло быть только наказание немцев за то, что они больше не отдавались охотно героической борьбе до конца, то есть уклонялись от предназначенной для них Гитлером роли. В глазах Гитлера это было преступление, которое должно караться смертью — как это уже было. Народ, который не принял назначенную ему роль, должен умереть: так Гитлер думал всегда, и посему смертельный разворот Гитлера против Германии в конце войны представляет собой удивительную параллель с его убийственным изменением отношения к полякам в её начале.

Ведь первоначально Гитлер вовсе не предусматривал для поляков массовых убийств, как для евреев и для русских. Роль, которую он для них предназначил, была гораздо более подобна роли румынов: роль подчиненного союзника и вспомогательного народа во всегда планировавшейся завоевательной войне против России. Отказ Польши от этой роли был настоящей причиной войны Гитлера против Польши — вовсе не Данциг, который уже многие годы при полном польском согласии управлялся национал–социалистическим сенатом полностью в соответствии с пожеланиями Гитлера; Данциг был только предлогом. Но теперь интересно то, что Гитлер, после того как он победил Польшу с военной точки зрения, никак не использовал свою победу для того, чтобы осуществить свою прежнюю цель, то есть навязать Польше отвергнутые ею союзные отношения, что было бы политически последовательно и по положению вещей вероятно вовсе не было бы невозможным. Вместо этого он превратил Польшу в объект бессмысленной, яростной пятилетней оргии наказания и мести, в которой впервые вырвалась на волю его склонность к уничтожению при отключении всякого политического здравого смысла. В Гитлере наряду с высокоодаренным политиком, каким он был, всегда сосуществовал массовый убийца. И если изначально для своего влечения к убийствам он выбирал в качестве жертв только евреев и русских, то там, где его воля перечеркивалась, влечение к убийству брало верх над политическим расчетом. Так было в начале войны в Польше; и так стало в конце войны в Германии.

Немцам, конечно же, Гитлер отводил гораздо большую роль, чем в свое время полякам: для начала роль народа господ, завоевывающего мир; затем по меньшей мере — противостоящего целому миру героического народа. Но и немцы под конец не следовали больше своей роли — не имеет значения, из слабости ли, или из преступной строптивости. И потому они тоже попали под смертельный приговор Гитлера: они должны «исчезнуть и быть уничтоженными», если процитировать его еще раз.