— Славно! — хлопнул в ладоши гость. — Молодцы! Если принять во внимание его контакты с собственными родителями, то перспектива вообще безоблачная. Забота, внимание, сплошное баловство, элитное образование… — Он склонился над дедулей. — Вы понимаете, что он может не знать, есть ли у него дети? А что, если есть? Что тогда? Что, если он их под забором настрогал, застигнутый внезапной романтикой? А?.. Не слышу!.. "Насколько мы успели понять", — передразнил он сварливо. — А доложили, что точно нет! А мы стараемся, мы начали отстрел! Сдается мне, что это даже лучше, что он жив. Допрашивать надо было, допрашивать! А вы устроили ex juvantibus. Умри он — с кого спросить? Где искать ублюдков? За задницы трясетесь!
Хозяин чуть не плакал:
— Но как мы можем знать наверняка? — он всплеснул руками.
— Тогда на кой дьявол вы вообще нужны? — недоуменно пожал плечами Аль-Кахаль. — Что это за работа? Где сила мысли, где творчество? Я давно говорил Главному, что параллельные структуры вредят делу. Все должно быть сосредоточено в одних руках! Какие-то взрывы, стрельба, наезды… Только я собрался вмешаться, помочь, как вы все испортили. Я про пустырь говорю, гость передернулся, намекая, что разговор о таких материях, как пустырь, унижает его достоинство. — Майора вы тоже лекарствами накормили?
— Нет-нет, живой пока, — заверил его дедуля.
— Ну, можете накормить, — махнул рукой Аль-Кахаль. — Вряд ли я найду ему применение. Впрочем, не забивайте себе голову чепухой. Дети! прикрикнул он. — Все силы, вся энергия — на поиски детей! Чтоб каждую сифилитичку допросили! Это работа нудная, кропотливая, вот и выполняйте. А я займусь непосредственно субъектом, оперативными мероприятиями. Допрошу, хотя что толку? Он, может, ни сном, ни духом… Если после его устранения все останется без изменений, то значит, дети есть. И все внимание, мой свет, переключится на вас, — и Аль-Кахаль мечтательно оскалил мелкие зубы, числом в сорок пять и росшие местами в два ряда. — Спалить вас — дело нехитрое, зачем? Незачем, будет иначе, — ответил он сам себе и начал застегивать плащ. — Собственно, это все. Никакие конкретные вопросы я с вами обсуждать не собираюсь. Уж больно вы тупой. Я приходил довести до сведения. Опосредованная связь ненадежна — можете не понять. И в глазки хотел заглянуть, — и он приблизил свое лицо к дедулиному. — В маленькие, глупенькие, свиные глазки, в поросячьи глазки, в глазки младенчески пустые, бессмысленные, оловянные…
…Оставив хозяина держащимся за сердце, Аль-Кахаль покинул кабинет. Возле входной двери он немного задержался. Приняв мгновенное решение, он заломал горничную, впился ей в губы и запустил ей жало глубоко в рот, в верхние отделы пищевода. Рука метнулась под фартук, другая ухитрилась захватить в горсть недоступный крестец. Завершив поцелуй, Аль-Кахаль оттолкнул партнершу, ногой распахнул дверь и, оставив ее болтаться взад-вперед на петлях, вышел из квартиры. Очутившись снаружи, он прыгнул в трамвай.
— Берите билеты — и вам ничего не будет! — монотонно кричала кондукторша, протискиваясь в толпе. — Оплачивайте проезд! Оплачивайте проезд, — налетела она на Аль-Кахаля.
Тот двумя пальцами взял ее за ремень и выпятил губы.
— Вы хотите продать мне билет? — спросил он дружелюбно.
"Льдинка", растопленная в организме Будтова вечером, к утру обернулась айсбергом. Большая часть айсберга, как водится, скрывалась глубоко в желудке, и Захария Фролыч на минуту прекратил свой отчаянный бег, прислонившись к стене. Его захватил кашель; кашляя, Будтов силился восстановить давно утраченный рвотный рефлекс, надеясь избавиться от айсберга. Глыба очень мешала утренней пробежке.
Рядом с Захарией Фролычем кашляла Даша. Ее дела были не лучше, если не хуже, но похмельная смекалка подсказала ей верное средство, о котором Будтов, чьи мысли были заняты бегством, забыл. Даша похлопала его по карману, намекая на бутылку.
Тут же вспомнил о ней и Захария Фролыч, но перемены уже стали необратимыми. Будтов отвел Дашину руку, вытер рот, и изнеможенно опустился прямо на асфальт.
— Не сейчас, — прохрипел он слабо. — После. До бати доберемся — там можно…
— Ну, глотнуть только, — попросила Даша. — А то никуда не пойду.
— Как хочешь, — отозвался Будтов. — Оставайся здесь, коли жизнь не дорога…
Даша вспомнила грохот ударов, топот ног и приглушенную ругань. И сразу пришла в неописуемую ярость, непонятно чем вызванную — то ли ночными событиями, то ли отказом спутника.
— Это все ты, чмо! — закричала она. — Сука! Что — в меня стреляли, да? На хрен ты вообще приперся? Отвечай теперь за тебя!..
Будтов, не отвечая, полез за пазуху, вынул визитку и задумчиво уставился на адрес клиники.
— Кажись, оторвались, — пробормотал он, не обращая внимания на упреки Даши.
Наконец, он утвердился в своем решении.
— Да, так и сделаем, — сказал он твердо. — Скину тебя бате, посидишь там, а я схожу разузнаю, что… — тут Захария Фролыч прикусил язык. Он вдруг сообразил, что о некоторых вещах разумнее молчать. Даше совершенно не обязательно знать, куда он отправится от бати.