Спутница Будтова замолчала, удивленная странностями его поведения. Ей показалось, что во всей фигуре Захария Фролыча проступили благородство и сила, которых там не было отродясь. "Мерещится с бодуна," — подумала Даша и протерла глаза. Однако перечить Будтову больше не собиралась. "В конце концов, плевать, — рассудила она. — К бате придем — похмелюсь. А то я умру. Ведь это невозможно? Невозможно. А значит, похмелюсь". И мысли побежали по кругу заводным паровозиком. Игрушечные рельсы дыбились, семафоры взбесились, близилось крушение с многочисленными человеческими жертвами.
Они снялись с места и вошли в отвратительный скверик, украшенный детской избушкой, детей в которую не пускали с первого же дня ее возведения.
— Мы пойдем дворами, — поделился планами Будтов. — Улицы наверняка прочесывают.
Даша с силой втянула в себя воздух, потом отхаркнула густую слюну.
— А что ты им сделал, Фролыч? — спросила она уже другим тоном, покорившись тяжелой женской доле. — Кто они такие?
— Радикалы, — ответил Захария Фролыч так, будто это слово ему о чем-то говорило.
— Бандюганы, да? — Даша семенила и, стараясь ступать с ним в ногу, спотыкалась.
— Угу, — кивал Будтов, поминутно оглядываясь и пригибаясь.
Соседний двор оказался безлюдным, следующий — тоже.
— А где твой батя живет? — миролюбиво осведомилась Даша.
— На Колокольной, — буркнул Будтов, отчаянно пытаясь свести одно с другим.
Даша присвистнула.
— Далеко! А чего ты врал, что сиротка? Бедный, заброшенный…
— Не врал, а сам так думал. Мы с ним как-то раз случайно столкнулись, он стакан искал. Меня чего-то занесло в его края, уж и не помню, зачем. Ну, и вот. Он с пузырем шел, я попросил глоточек, а он, наверно, что-то почувствовал. Учуял родную кровинку. Иначе с чего ему мне наливать? А так только стакан спросил. Ну, я мигом крутанулся, нашел чью-то кладочку, позаимствовал. Выпили, разговорились. Тебя, спрашивает, как звать? Захария Фролыч, говорю. А он мне: надо же, етить! Ведь я-то Фрол Захарьевич, вот штука! Дальше слово за слово, ну и…
— Прямо Санта-Барбара, — ухмыльнулась Даша.
— Похоже, — согласился Будтов. — Их с мамкой родительских прав когда лишили, так он сразу в «скворечник» угодил, так переживал. А едва вышел, так в зону попал. Рубанул одну по пьяному делу, — он со значением посмотрел на Дашу. — Вышел — ни мамки, ни меня. Я к тому времени из интерната-то сбежал… Всю страну изъездил. Всяко приходилось… Батя, как я ему о себе порассказал, слезу пустил. "Видел ты, — спрашивает, — по телевизору фильм "Пятница, 13"? Так вот ты тоже, сынок, в пятницу родился". Я еще спросил его: не 13-го, надеюсь?
— Ну? — с интересом спросила Даша. — Не 13-го?
— Да нет — оказалось, не 13-го.
…Дворы закончились, дальше лежал проспект. Захария Фролыч остановился. Посмотрел на Дашино родимое пятно.
— Отметина у тебя, это плохо. Прикрылась бы чем, а то за версту видно. Они нас живо срисуют.
— Чем я укроюсь? — раздраженно ответила Даша. — Ты меня сонную выдернул.
Будтов смерил ее взглядом. Даша Капюшонова не имела привычки раздеваться ко сну. И, разумеется, они с Топорищем ее тоже не раздевали, не хотелось. Не тот был случай, чтобы Дашку раздевать.
— Хоть воротник подними, — посоветовал Захария Фролыч.
Та потянула ворот одежды, тип которой можно было определить как промежуточный.
— Меня достало! Во что ты влез? Чего они от тебя хотят?
— Не знаю, — сказал Будтов. — Минус Третий сказал, что за мной охотятся.
— Кто сказал? — не поняла Даша.
— Топорище. Он назвал себя Минус Третьим.
— Еще один агент, — хмыкнула Даша, делая ударение на «а». — Кому ты такой нужен?
— Говорю же — не знаю! Я сначала думал, что где-то ошиблись, но земеля твердил, что нет, меня ловят. Может, и лучше, чтоб побыстрее поймали? Увидят сразу, что взять с меня нечего, и отпустят.
Но, говоря так, Захария Фролыч сам себе не верил. Тот, кто хочет в чем-то разобраться или что-то получить, в первую голову ловит, а потом уж стреляет, по обстоятельствам. А не наоборот.
В тяжелую голову Даши лезли глупые, опасные мысли.
— Может, тебе ментам сдаться? Может, тебе ничего и не будет. Разберутся, а то и защитят…
В ответ на это Будтов сделал чудовищный жест: достал из кармана пленительную бутылку и угрожающе замахнулся, показывая, что вот-вот шваркнет ее о камень. Он даже сам испугался своего поступка, но Даша Капюшонова струсила еще сильнее. Она взвизгнула и повисла на рукаве Захарии Фролыча.
— Ты что? Я пошутила! Какой ты, оказывается, строгий…
Бормоча ругательства, Будтов сунул бутылку на место. Он чувствовал, что быстро трезвеет, и это его даже устраивало — впервые за долгие, неотличимые друг от друга годы. Не глядя на Дашу, он тронулся было дальше, но вдруг остановился.
— Черт, — он мотнул головой. — Они же не знают, где.
— Чего? — подсунулась Даша. Страшный жест вызвал в ней некоторое раболепие.
— Наши не знают точного адреса, — мрачно объяснил Будтов. — Я успел назвать Минус Третьему только улицу. Значит, никакой страховки.
— А наши — это которые? — спросила его спутница.