Замкнутые на себя

— Привет, — сказала Лана, целуя его в щёчку. Он усадил её в машину и помчался к загсу — исполнять роль свидетеля. На свадьбе он сидел возле жениха, а Лана недалеко от входа, и за весь день они едва могли перекинуться парой слов. Вечерело, когда Лана, собираясь уходить, поднялась и, прощаясь, помахала ему рукой.

Добраться до выхода было проблематично: однокомнатная квартира сплошь заставлена столами и стульями. Сергей, сидевший у балкона, выглянул на него и увидел другой балкон, с дверью на кухню. Положив между ними доску, лежавшую на балконе, собирался уже перебираться, когда его остановил Миша:

— Ты куда?

— Я Лану провожу, — сказал Сергей и поставил ногу на доску, краем глаза замечая ворона на дереве. «Что он смотрит?» — успел он подумать, когда услышал треск дерева и полетел вниз.

* * *

— Ты что, специально сломал ногу, чтобы ей понравиться, — спросил, улыбаясь, Женя.

— Отвянь, — смеялся Сергей, глядя на Лану.

— Ухожу, оставляю голубков одних, — дипломатично сказал Женя, выходя из комнаты.

Возвратившись из Москвы, Женя приехал в Канев и застал картину: «не ждали». Миша, в качестве пасечника, создавал медовый месяц для Гали, а Серёжа, со сломанной ногой, лежал у Ланы дома, опекаемый ею не хуже больничных сестричек. В Киев они уехали вместе и сразу сняли квартиру на Толстого 23, где, без всяких свадеб и загсов, начали свою семейную жизнь.

Лана устроилась в какую-то крутую, заграничную фирму, которые появлялись в Киеве, как грибы, а Сергей продолжал работать с Женей, больше находясь в разъездах, чем дома. Прошла зима, весна, и как-то летом, проходя возле пассажа на Крещатике, Лана, увидев вывеску, сказала:

— Смотри — гадалка. Давай зайдём.

— Я не верю никаким гадалкам, — отшутился Сергей.

— Ну, Серёж? — упрашивала его Лана, и Сергей согласился.

Они позвонили в дверь, и им открыла молодая девушка, цыганской наружности, которая показала на кожаный диван и попросила подождать. Лана рассматривала прихожую, наполненную антуражем: череп на полке, там же старинные книги в кожаных переплётах, которые, вероятно, никто никогда не читал, так как их сплошь покрывала пыль.

Возле стены горел электрифицированный камин, а над ним, на каминной полке лежали всякие безделушки: странный кувшин, открытые карманные часы вместе с цепочкой, пентаграмма из чёрного металла и гусиное перо, воткнутое в клубок шерстяных ниток. Возле камина, который не грел, лежал чёрный кот и безразлично зевал, явно показывая, что он никаких гостей не ждал.

— Пройдите, — откуда-то из-за занавески вынырнула девушка, сверкнув большими глазами. Они вошли в комнату, которая, не в пример прихожей, выглядела, как обычная офисная комната. Из антуража был только большой стеклянный шар на столе, за которым сидела цыганка в современной одежде.

— Садитесь, — сказала она, не глядя на них, и принялась швырять на стол карты. Раскинула один раз, убрала, раскинула снова и, посмотрев на Лану, грудным голосом изрекла:

— Тебя ждёт богатый жених и сладкая жизнь.

Лана ущипнула Сергея за ногу, а цыганка внимательно на него посмотрела и разложила карты. Что-то ей не понравилось, и она раскинула вновь. Удивлённо посмотрев на Сергея, гадалка сказала:

— Тебя ждёт дальняя дорога, где ты встретишь свою любовь. Звать её Элайни.

— Лана, — возразила Светлана, но цыганка настойчиво повторила: — Элайни.

Она собрала карты и, не глядя на них, кинула: — Заплатите секретарю.

Выйдя от гадалки, Лана громко возмущалась, на что Сергей ей отвечал: «Я же тебя предупреждал», — но потом развеселилась и сказала: — Радуйся, ты будешь богатым.

Девушке, секретарю гадалки, почему-то захотелось сходить в магазин за продуктами, и, как только она вышла, в подъезд завернул высокий парень в чёрном костюме, который спокойно проник в прихожую, перепугав кота, выскочившего в форточку. Остановившись перед онемевшей цыганкой, он произнёс:

— Разве ты не видела метки? Кто просил тебя говорить?

То, что увидела гадалка последним, было таким ужасным, что даже смерть не разгладила её лицо.

* * *

Славный город Шуруппак, славны его сады и арыки, славен люд городской и всё, что озаряет взор правой руки бога Энки, славного нынешнего правителя Убар-туту, да будет век его долгим, а речи мудры. Настолько мудры, что бог Энки прислушивается к его словам и чтит его своим другом.

Солнце садиться за далёкие песчаные холмы на том берегу Евфрата, словно устыдившись яркого огня, освещающего палаты бога Энки на самой вершине великого зиккурата. Бог Энки ночами не спит и всякий, кто бросил взор среди ночи на его божественное жилище, увидит его в заботах о завтрашнем дне, чтобы никогда не кончалось зерно в закромах города, чтобы поля не были пусты, а загоны полны скота. Пусть славен будет бог Энки и никогда не покинет границ города. Как было в Эриду и Бад-Тибира, как было в Лараке и Сиппаре.