Читаем Замок Броуди полностью

— Пойду, когда захочу, — промямлил Броуди. Пьяное возбуждение внезапно его покинуло, ярость утихла, его больше не подмывало кинуться на Грирсона и разорвать того на части. И, видя на лицах окружающих только безучастие или отвращение, он проникся глубокой жалостью к самому себе. Он спрашивал себя, возможно ли, что это — те самые люди, которыми он верховодил когда-то, которым внушал почтительный страх. Они его никогда не любили, но он держал их в узде силой своей воли, а теперь они ускользнули из-под его власти. И его сочувствие к себе самому возросло до таких размеров, что почти готово было излиться в слезах.

— Я вижу, в чем тут дело, — мрачно пробормотал он, обращаясь ко всем вместе. — Вы воображаете, что я человек конченный. Теперь я уже для вас недостаточно хорош. Господи! Если бы это не было так смешно, я готов был бы заплакать. Подумать только, что такие, как вы, сидят здесь и смеют смотреть сверху вниз на меня, меня, человека такого высокого рода, что предки мои не захотели бы о вас и ноги обтереть.

Он по очереди оглядел всех, тщетно ища поощрения, хоть какого-нибудь признака, что слова его произвели впечатление. Но все же продолжал медленно, подавленно, неубедительным тоном:

— Не воображайте, что со мной кончено. Я опять начинаю идти в гору. Настоящего человека не сломишь, — не сломите вы меня, как ни старайтесь. Подождите, увидите, чего добьется моя Несси. Это вам покажет, из какого теста сделаны Броуди. Вот за этим-то я и пришел сюда. Я вас знать не хочу. Я только хотел вам сказать, что Несси Броуди получит «Лэтта», что это сделал я, и больше мне ничего не нужно.

Он обвел всех хмурым взглядом, и, так как все молчали и ему самому тоже нечего было больше сказать, он отступил. Сделав несколько шагов, остановился, обернулся, открыл было рот. Но слов не было, и он, наконец, поник головой, отвернулся и побрел прочь. Ему дали уйти, не послав вслед ни единого слова.

Уйдя с луга и шагая по дороге в горьких мыслях о нанесенном его гордости ударе, он неожиданно заметил вдали обеих дочерей, шедших со станции.

В каком-то тупом замешательстве он вгляделся в них, в Несси и Мэри Броуди, своих детей, словно необычная встреча на людях с ними обеими смутила его. Но сразу же сообразил, что Несси возвращается с экзамена, что Мэри ослушалась его и встретила сестру на вокзале. Ничего! С Мэри он расправится потом, а сейчас он жаждал узнать, как прошел экзамен, жаждал утолить больно задетое тщеславие известием об успехе Несси. И, торопливо зашагав вперед, встретился с ними посреди улицы. Жадно пожирая глазами утомленное личико младшей дочери, он воскликнул:

— Ну, как дела, Несси? Скорее говори! Все благополучно?

— Да, — прошептала она. — Все благополучно.

— Сколько тетрадей ты написала? Две или три?

— Сколько тетрадей? — откликнулась она слабым эхом. — Только одну тетрадку, папа.

— Только одну тетрадку! Это за все время, что ты там просидела! — Он в удивлении воззрился на нее, потом лицо его приняло жесткое выражение, и он спросил резко:

— Что же ты молчишь, как немая? Не видишь, что я хочу знать все насчет стипендии? В последний раз спрашиваю: скажешь ты, наконец, как выдержала экзамен?

Она сделала над собой громадное усилие, посмотрела на отца умоляющими глазами и с вымученной улыбкой на бледных губах воскликнула:

— Великолепно, папа! Мои дела великолепны. Лучше нельзя.

Он пытливо вглядывался в ее лицо, вспоминая, как вызывающе хвалился только что ее успехом, и, наконец, произнес медленно, странно-сдавленным голосом:

— Надеюсь, что это так. Надеюсь! Потому что, если нет, то, видит бог, тебе плохо придется!

X

Прошла неделя после экзамена, наступила суббота. В одиннадцатом часу утра Несси Броуди стояла у окна гостиной, глядя на дорогу в нетерпеливом ожидании, в тайном волнении, от которого глаза ее ширились и ярко блестели на маленьком личике, словно высматривая появление на пустой улице чего-то необычайного, потрясающего. Сознание, что она одна в комнате и никто за ней не наблюдает, способствовало свободному, несдержанному проявлению на ее лице тех чувств, которые она старательно скрывала всю прошедшую тревожную неделю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Большие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Рукопись, найденная в Сарагосе
Рукопись, найденная в Сарагосе

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w SaragossieПри жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 "дней". Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

Ян Потоцкий

Приключения / Исторические приключения / Современная русская и зарубежная проза / История

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги / Проза