Замороженный мир

В пуговицах Горшени что-то зажглось. Пуговицы чуть прокрутились, неуловимо изменив выражение.

– Не задерживай меня! Горшеня должен идти, чтобы показать «нельзя»! – произнес гигант несчастным голосом.

– Верни Яру! – крикнул Ул, спеша воспользоваться этим временным просветлением.

– Не могу! Он не велит… Пусти!

– Кто «он»?

Молчание. Пуговицы опять становятся бессмысленными. Горшеня, как видно, и сам не знает.

– Он хозяин.

– Тогда глотай меня! – спешит Ул. – Ну! Ну! Глотай!

Громадные руки схватили Ула за плечи. Мир взметнулся, перевернулся с ног на голову, и Ул свалился прямо на крышу улья. В следующий миг он уже обнимал Яру.

– Я думала, больше никогда тебя не увижу! Он тебя все время кувыркал! Ты жив? – всхлипывая, спрашивала она. Он чувствовал, как ее ладони сжимают ему щеки и уши, а потом что-то коснулось его лба, бровей, носа.

– Что ты делаешь? – удивился Ул.

– Трусь о тебя носом!

– А-а… Понятно! Только давай отложим: надо отсюда выбираться!

– Не получится! Не успеем! – отозвалась Яра грустно.

– Почему?

– Живот!.. Сейчас снова начнется! – Яра положила ладонь Ула на свой живот, и он ощутил нетерпеливое сокращение рвущейся из заточения жизни.

– Горшеня! Отпусти нас! – крикнул Ул.

Молчание. Горшеня уже снова шагал куда-то. Брюхо его покачивалось. Изредка раздавался звон. Это Горшеня задевал котлом о деревья. Ул не собирался сдаваться. Слишком много побед он одержал над Горшеней в прошлом, когда по три-четыре раза за день на спор оказывался в его брюхе и выбирался из него.

– Одурачим как-нибудь! Эй, Горшеня, в тебе каша подгорает! Срочно выплевывай нас, а то не отмоешь!

Прежде гигант задумался бы, поскольку любую информацию воспринимал всерьез, – сейчас же даже с шага не сбился. Ул не знал, что делать. Он надеялся, что Горшеня будет спорить. Он легко ввязывался в споры, а уж переспорить его Ул всегда умел. Вот и теперь Ул стал что-то говорить наудачу, но Горшеня не отзывался. Яра пальцем коснулась губ Ула, умоляя его помолчать, и показала куда-то вперед. Ул различил две крошечные красные точки. Казалось, на них смотрит кто-то, исполненный терпеливой злобы.

– Что это? – шепнул Ул.

– Эльб-карлик. Он захватил Горшеню. Разве ты не чувствуешь, что Горшеня стал другим? – прошептала она.

– Как ты в нем оказалась?

– Не послушалась тебя, вышла из дома. Одна ведьма натравила на меня берсерков. Меня спас Горшеня. В него выстрелили личинкой эльба. И этот карлик заставляет Горшеню показывать, где Митяй совершил обратный нырок с закладкой!

– А чтоб его, этого эльба! Вот бы прикончить его чем-нибудь – да закладки никакой с собой нет! – пробормотал Ул, глядя в красные глазки с таким же гневом, с каким и те были устремлены на него.

Временами лучик света, пробивавшийся в Горшеню снаружи, исчезал. Происходило это на краткие мгновения, причем даже тогда, когда Горшеня шел не по лесу, а по открытому месту. Словно кто-то снаружи бесшумно подкрадывался и пытался заглянуть.

– Денис, наверное! И этому неймется! – с досадой прошептал Ул.

– Денис здесь? – быстро переспросила Яра. – Точно здесь?

– Угу. И как ему не надоест! Для него же это все месяцами тянется! – ответил Ул.

Яра заспешила. Живот дал ей краткую передышку.

– У тебя есть ручка и бумага?

– Зачем тебе? – Ул похлопал себя по карманам. – Ручки нет… карандаш есть… и блокнот…

Яра выхватила у него карандаш. Она писала на коленях, скорчившись на крыше улья. Света пробивалось так мало, что она видела только очертания блокнота. Хорошо, что карандаш, если не сломан, пишет всегда и во всех положениях.

«Денис, это я, Яра!

Я сказала бы тебе это вслух, но для тебя моя речь заняла бы недели, поэтому попытаюсь написать. Надеюсь, я смогу просунуть эту бумажку в дыру в котле и ты ее заметишь.

Я пытаюсь поставить себя на твое место. Тобой владеет отчаяние. Кажется, что ничего изменить уже нельзя, что, взяв тогда закладку, ты всего лишился, а это несправедливо. Тебе вроде бы дали право выбора: оставить закладку себе или не оставлять, а потом наказали тебя за ошибку всем дальнейшим. Теперь тебе кажется, что мир с самого рождения был несправедлив и навалил на тебя куда больше испытаний, чем ты заслуживал.