Замороженный мир

Мне трудно тебя разубедить. Я и не пытаюсь. Я действительно виновата, что не сумела помешать тебе слиться с закладкой. Было бы в сто раз лучше, если бы твоим первым проводником стали Ул или Родион. Я много раз проигрывала в памяти те минуты. Думаю, варианты отнять ее у тебя все же существовали. Много разных вариантов, и я ими не воспользовалась!

ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕШЬ!

Кажется, я пишу строчки одна на другой. Переверну страницу. Тут очень темно.

Тебе кажется, что, сорвавшись тогда, ты все потерял и ничего изменить нельзя. А раз так, то плевать, пусть всем будет плохо. Какая теперь разница, раз все потеряно!

ЭТО НЕ ТАК! Никогда не поздно ничего изменить в лучшую сторону! Даже в последний момент!

Первошныры верили, что хорошие люди – не только шныры, а вообще все – попадают за Вторую гряду. Для этого нужно просто отдать себя двушке всем сердцем, и все! Все зависит лишь от того, куда обращено наше лицо: к Гряде или к болоту.

Можно всю жизнь идти на двушку – и в последний момент сорваться в болото. А можно из болота в последнюю секунду вскинуть голову – и увидеть двушку. Надеюсь, что мы встретимся с тобой на двушке. Ты счастливее нас в том смысле, что у тебя ЕСТЬ ВРЕМЯ. Особенно в рамках сегодняшнего, самого важного для всех дня.

Яра».

Закончив писать, Яра вырвала из блокнота листы, свернула их трубочкой и просунула в щель в котле. Горшеня продолжал топать через чащу, а листы пока оставались на месте. Яра смотрела на них и с каждым мгновением утрачивала надежду. Ведь для Дениса каждая ее минута – это многие и многие дни. Неужели не заметил? Или Ул ошибся, что он сюда приходит?

– Давай еще подождем! – предложил Ул.

Яра подождала еще некоторое время. К бумажкам так никто и не прикоснулся, но вдруг Яра заметила, что трубочка торчит как-то по-другому. Решив поправить ее, Яра вытащила свои листы, стала снова их сворачивать – и внезапно увидела крупные черные буквы, такие толстые, что они могли быть сделаны только жирным маркером. Буквы эти шли поверх ее письма и легко читались даже в полутьме.

«НЕ НАДОЕЛО БРЕДИТЬ?» – прочитала Яра.

Видимо, оттого, что она возлагала на письмо такую надежду, она горестно вскрикнула. В тот же миг живот опять обрел самостоятельную жизнь, точно яйцо, из которого спешил проклюнуться птенец. По новому какому-то ощущению, по отдавшейся в спине боли Яра поняла, что отсрочек больше не будет. Ребенок появится на свет в самое ближайшее время.

Горшеня продолжал идти. Кажется, он спускался по пологому косогору. Котел сместился, улей с пчелами съехал назад.

Ул запоздало вспомнил, что у него есть нерпь,

и связался со ШНыром. Улу ответила Кавалерия. Ее голос был очень уставшим. Нервный рассказ Ула о том, что они с Ярой в животе у Горшени и у Яры начались роды, она выслушала участливо, но как-то отрешенно, словно часть ее души решала теперь иную, более важную задачу.

– Вы меня понимаете? – спросил Ул, прижимая к себе напуганную, почти ничего не соображающую от страха Яру.

– Прекрасно! – заверила его Кавалерия.

– Горшеня, чудо былиин, идет показывать рогрику слабую точку! Пробить наш мир, продырявить его как решето!

– Пять баллов за сравнение, – похвалила Кавалерия. – Решето и так с дырками, одна лишняя не помешает. – Теперь давай по сути. Где вы находитесь?

– Точное место указать не могу. Думаю, где-то в районе станции, может в районе игольного завода. Что нам делать?

Яра вскрикнула. Ее крик – хриплый, с перерывами на дыхание – многое подсказал Кавалерии.

– Вот и дело. Ты роды принимать умеешь? – спросила она внезапно.

– НЕТ! – испугался Ул.

– Успокойся! Умеешь! У лошадей же принимал?

– Так то лошади!

– Соберись, не давай ей паниковать, иначе вы придушите ребенка, – жестко сказала Кавалерия. – Если чего-то не будешь знать, свяжись по кентавру с Суповной: она подскажет.