Замурованные: Хроники Кремлевского централа

— Что у тебя там случилось, товарищ Миронов? — Романов дежурно протянул руку.

— Особо ничего. Но…

— Как это ничего? — перебил Романов. — Мать только что скандал устроила, кричит, что тебя здесь прессуют уголовники. Говорит, что дальше пойдет. Мне теперь придется уголовное дело заводить на твоих сокамерников.

Романов врал и гнал жути. С этого обычно начинался любой разговор, дабы прямо с порога довести арестанта до нужной психологической кондиции, размять волю, расшатать нервы, чтобы затем вести беседу в нужном начальнику ключе. Перед таким напором серьезность и искренность намерений заранее обречены на неудачу. Потому приходится принимать правила игры: наглеть и дурковать, хотя заметно, что возбуждение Романова, по крайней мере, отчасти искреннее.

— А что вы хотите, Дмитрий Игоревич, от женщины, у которой муж под судом, сына же по беспределу вот уже восемь месяцев держат в тюрьме.

— Да мы-то здесь при чем? — запыхтел кум. — Не мы же держим. Пиши заявление о своих отношениях с сокамерниками.

— Понимаете, в чем дело, — неспешно начал я, отодвинув от себя бумагу. — Мне все равно с кем сидеть, но мне, как воздух, нужны книги, которые вы не пропускаете.

— Пользуйтесь библиотекой, — буркнул Романов.

— А мне нужны именно эти книги. Без книг я нахожусь в состоянии жесткого психологического стресса.

Романов все понял. Покривлявшись, насколько его обязывала должность, все же дал добро на получение книг со склада.

С победоносным чувством я написал о прекрасных взаимоотношениях с сокамерниками.

— Хочешь, я тебя в другую хату перекину? — дружелюбно предложил кум, хотя сей жест был мне мало понятен, поскольку для него этот вопрос уже решенный.

— Не надо. Если только с некурящим обществом.

— Ну, где я тебе его здесь найду? Тут не санаторий, — фыркнул Романов, пожал руку и вышел.

Через полчаса подняли в хату. Пусто, никого. Похоже, ошарашенные соседи писали объяснительные «по факту» издевательств над сокамерником.

«Сейчас постучат и закажут с вещами», — пронеслось в голове и тут же воплотилось в реальности. Снова сбор вещей и хозяйственного склада. Как мог, тянул время, чтобы попрощаться с бродягами, но спустя час под нетерпеливые покрикивания за тормозами понял, раньше, чем я выйду, их не поднимут. Чтобы дольше не морозить соседей в стаканах, я крикнул о готовности. Детальный шмон с раздеванием, затем на пятый этаж. Здесь я еще не был.

Моим соседом по стакану в подвале Басманного суда оказался «особо опасный» контрабандист и активный участник ОПГ, значилось в предъявленном ему обвинении. После разгона их группировки мощный канал поставки дешевого китайского барахла на Черкизовский рынок ушел в небытие или перешел под другую правоохранительную юрисдикцию.

Зэка зовут Мишей, ему тридцать четыре, два месяца уже отстрадал на общей «Матроске». Его, как и меня, привезли на продление срока содержания под стражей. Ничего криминального в обличье, типичный «белый воротничок», жизнь его только-только вышла на прямую дорогу коммерческого счастья. Миша — образцовый представитель среднего класса, кирпичик в фундаменте пресловутой стабильности. За плечами факультет международной экономики МГИМО, деловая суета московских офисов и венец карьеры — право первой подписи. С год как расплатился по ипотеке, с полгода как стал отцом. По пятницам — пиво с коллегами, по воскресеньям сноуборд в «Волене», законный отпуск с женой на Канарах. Сейчас он спит в третью смену, по ночам тянет «дорогу» и с азартом рассказывает, как сидельцы выгоняют самогон.

Тюрьма сегодня неизбежно становится частью корпоративной культуры. Менеджерам вместе с искусством хорошего тона, умением всегда и всем улыбаться, правильно подбирать башмаки и галстуки под цвет и фасон костюма теперь надо осваивать еще и внутрикамерный этикет и правила внутреннего распорядка. Серость среднего класса на тюрьме приобретает новый, яркий, подчас пошловатый колор — на беду себе и на радость обществу. Нынешние репрессии похожи на хрущевские аграрные новации, когда в землю, доселе не знавшую ничего кроме хлеба и клевера, стали сажать кукурузу в масштабах страны. Одним — смешно, другим — жутко. Весело наблюдать, страшно участвовать.