Занавес упал

Наступила тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух. Артур немного отполз от трупа, обессиленно откинулся на стенку тоннеля. В голове был полный сумбур, и очень хотелось, чтобы эти подонки ушли, оставили его в покое. Лучше уж слушать, как колотится боль в ноге, чем слушать их мерзкие голоса.

— Эй, мажор, — крикнул Виктор, — ты куда уполз? Гостей не уважаешь? А мы ведь к тебе не с пустыми руками.

— Без гостинцев в гости не ходим, — внес свою лепту Свин и, по обыкновению, захихикал.

На живот мертвеца шлепнулась двухлитровая пластиковая бутылка. С глухим стуком она опрокинулась на пол и подкатилась к ногам Артура. Вода? Неужели вода? Несколько мгновений он глядел на бутылку с недоверием, словно та могла раствориться в воздухе, как мираж. А потом схватил ее, лихорадочно открутил крышку и припал пересохшими губами к горлышку. Пил так, будто от скорости поглощения и от объема глотков зависела жизнь. И плевать, что вода была теплой и отдавала тиной. В какой-то момент мелькнула запоздалая мысль, что Волк и Свинья могли в нее подмешать какую-нибудь гадость… но теперь и на это было плевать.

Когда он делал очередной глоток, сверху упали несколько яблок, два огурца и одна морковь — все это «изобилие» не миновало мертвого тела, прежде чем скатиться на пол.

— Мы заботимся о своей зверушке! — услышал Артур издевательский голос Свина. — Не хотим, чтобы она голодала.

— И это еще не все, Рокфеллер ты наш тупоголовый, — в тон брату продолжил Виктор. — Мы подумали, что в компании журналюшки тебе будет скучновато, и решили подселить к тебе новых жильцов. Ты ведь не против, нет?

Свин выкрикнул:

— В тесноте, да не в обиде! Встречай гостей, мудила!

То, что Артур успел закрутить крышку, оказалось очень кстати, ведь в следующую секунду бутылка выпала из его руки. Задыхаясь от ужаса и отвращения, он вжался в поверхность тоннеля и, вытаращив глаза, глядел, как на труп падают крупные крысы. Шлепнувшись на мертвеца, серые твари прыгали на пол и тут же устремлялись в темноту. А одна крыса, не сумев сориентироваться, помчалась к Артуру. Он взвизгнул, отшатнулся, ощутив, как в потревоженной ноге вспыхнула боль… И этого хватило, чтобы тварь насторожилась и побежала в другую сторону.

Сверху упало еще что-то, и Артур, у которого нервы едва не лопались от напряжения, вскрикнул, выставил перед собой руки, защищаясь… Но это всего лишь была драная войлочная шинель. А потом на грудь журналиста упала еще и солдатская шапка-ушанка — с кокардой.

Через некоторое время Артур услышал кашель, и звучал он явно далеко от колодца. Волк и Свинья, насытившись злорадством, удалялись.

* * *

Они уже подходили к припаркованной возле кустов ежевики «Ниве», когда со Свином начало твориться неладное. Сначала он застыл на месте и, глядя будто бы в никуда, принялся твердить бесцветным голосом:

— У четырех черепашек четыре черепашонка. А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, что осталось… что осталось… что осталось…

— Вот же черт! — выругался Виктор, хмуро глядя на брата.

Со Свином иногда случались странные приступы. По непонятным причинам, всегда неожиданно, он будто бы уходил в себя, принимался вынимать из закромов памяти и озвучивать различные фразы и иногда совершать не всегда логичные действия.

Началось это после пожара, когда мать, перед тем как повеситься, подожгла дом с детьми. В юности приступы случались примерно раз в месяц, и чем старше становился Свин, тем интервалы между ними были больше. В последний раз это приключилось полгода назад. Виктор тогда застал брата копающим совком для мусора яму посреди двора. Твердя обрывочные фразы, Свин с ожесточением ковырял металлическим совком промерзшую землю. Когда Виктор несколькими оплеухами вывел его из этого состояния, Свин принялся с недоумением озираться, совершенно не понимая, как оказался здесь, посреди двора, да еще и с совком в руке. Он не помнил, что делал и о чем бубнил во время этих приступов.

Пастух всегда уверял: «Беспокоиться не о чем. А эти чертовы мозгоправы… они только навредят, уж я-то знаю. Моему мальчику не нужны никакие мозгоправы!» А еще он говорил, что во время приступов душа Семы выходит из тела, чтобы очиститься от скверны. И Свин ему верил, а вот Виктор сомневался — единичный случай, когда ставил под сомнение слова Пастуха.

Но, как бы то ни было, вхождение Семена в это состояние не доставляло особых проблем ни ему самому, ни окружающим. Все обходилось без эксцессов. А те редкие случаи, когда он поджег муравейник или оторвал лапу кошке… Виктор относил их к разряду «исключение из правил», от такого можно с легкостью и отмахнуться. В полном сознании, отдавая себе отчет в своих действиях, братишка делал вещи и похуже.

— У четырех черепашек четыре черепашонка… — повторял Свин.

Черты его лица становились злыми, хотя глаза с расширенными зрачками оставались бесстрастными, как у куклы. Сейчас он меньше всего походил на херувима с церковных фресок — скорее на демона, и кучеряшки на голове и пухлое побагровевшее лицо только усиливали зловещий образ.