Тогда я встал и попросил разрешения говорить. Получив его, я сказал: “Повелитель правоверных! Если бы Аллах даровал бессмертие кому-нибудь из живущих на земле, то это был бы пророк Мухаммад. Эти укрепления и стены построены не на один год и не на срок правления одного халифа, они предназначены для того, чтобы стоять веками и защищать жителей города в дни любого правителя, каким бы он ни был, осмотрительным или беспечным. Если бы мы могли рассчитывать на то, что жизнь повелителя правоверных продлится вечно, мы бы не просили его изменить свое решение. Если бы мы могли быть уверены, что тот, кто примет после него власть над мусульманами, будет печься об их интересах так же, как он, и будет таков же и к знатным, и к простонародью, мы бы не так горевали о потере этой стены, которую ничто не может заменить. Но даже если бы тот, кто станет после него управлять нами, был бы подобен ему во всем, это тоже не утешило бы нас, поскольку мы не могли бы быть уверены, что его преемник не проявит небрежность или что какие-нибудь события не отвлекут его от заботы о нас и он не оставит нас мишенью для византийских мечей и копий. Если ты, повелитель правоверных, снесешь эту стену, наш город простоит, пока ты жив, но потом, после твоей смерти, мусульмане потеряют его, а византийцы убьют нас и заберут наших детей в плен, и в день Страшного суда ты будешь держать ответ за нас и за наш позор. Заклинаю тебя Аллахом, пощади нас! Я сказал тебе правду, повелитель правоверных, а остальное — в твоих руках!”
Аль-Мутадид был глубоко потрясен. Он опустил голову, а потом поднял ее и сказал: “Но как же мне поступить? Ведь я поклялся уничтожить эту стену!” Я сказал: “Пусть работы ведутся только сегодня — тогда повелитель правоверных сдержит свое слово, а когда он нас покинет, пусть разрешит нам восстановить то, что снесут сегодня”. И он сказал: “Завтра поутру разошлите людей с приказом прекратить работы и больше не разбирать стену. Я позволяю вам восстановить потом разрушенную часть”. Мы поблагодарили его и благословили его при всеобщем ликовании. Возвращаясь в город, мы увидели, что часть стены была за день разрушена. После отбытия аль-Мутадида мы восстановили ее на свои средства. И по сей день эту часть можно отличить от старой стены по кладке.
(3, 17, 31) Вот что сообщил мне Абу-ль-Фадль Мухаммад ибн Абдаллах ибн аль-Марзубан, катиб из Шираза. Он слышал эту историю от еврея Сахля ибн Назира, сборщика налогов. Он рассказывал:
— Сахль ибн Назир, мой дед, в течение многих лет, с начала смуты и до самой смерти, собирал налоги для вазира, и вот что он мне передал:
— После того как Убайдаллах ибн Сулайман, бывший катибом при аль-Муваффаке, пережил свое ужасное падение, я предвидел, что он снова возвысится. Пока он был в тюрьме, я каждый месяц относил его семье сто динаров. Когда он вышел на свободу, я продолжал относить ему деньги и делал это до тех пор, пока он не стал вазиром. Он оценил оказанные мной услуги и делал для меня все, что мог, щедро меня отблагодарив.
Вскоре Убайдаллах добился падения катиба Джарады, который был начальником надо мной, над многими высокопоставленными чиновниками и другими людьми. Этот Джарада был ко мне очень добр, поэтому каждый месяц я спускался по реке в Басру, чтобы передать его родственникам сто динаров. Я не знал о том, что Убайдаллах ибн Сулайман прослышал об этом. И вот однажды, когда я пришел повидать его, он сказал мне: “Удачи тебе, Сахль, в твоей вражде ко мне!” Я ответил: “Кто я такой, чтобы враждовать с тобой? Я последняя собака у твоих дверей!” В страхе я принялся доказывать свою невиновность и разрыдался. “Что могут значить твои слова? — воскликнул я. — Если вазиру стало известно что-либо обо мне, пусть он сообщит мне об этом. Возможно, у меня найдется какое-либо объяснение или я смогу доказать, что все это лишь навет!”
Он ответил: “Ты передаешь каждый месяц сто динаров семье Джарады”. Я сказал: “Вазир, я этого не делал, я бы на такое не решился. Человек, который это делает, — тот самый, кто ежемесячно передавал сто динаров семье вазира, да поможет ему Аллах, в благодарность за все те милости, которые были оказаны ему вазиром, а ныне, в благодарность за все те милости, которые были оказаны ему Джарадой, он отвозит его семье столько же, сколько раньше относил семье вазира”.
Лицо вазира побагровело, он опустил голову и некоторое время молчал. Потом лицо его покрылось капельками пота, и я подумал: “Теперь я пропал!” И я пожалел о том, что сказал.
Но тут вазир поднял голову и сказал: “Ты хорошо поступил, Сахль. Ты больше не встретишь неудовольствия с моей стороны, и я не стану досадовать на тебя. Поступай по отношению к ним так, как ты поступал, и пусть тебя не тревожит то, что я сказал”.