Западный национализм и восточный национализм: есть ли между ними разница?

Поднебесная, как я показал, не была столь уж уникальна. В разное время и в различной степени ее наследники признали многие новые государства, возникшие на ее периферии, благодаря империализму и антиколониальному национализму (Монголия, Корея, Вьетнам, Бирма, Индия и Пакистан). Это признание было тесно связано с новой идеей о том, что Китай — это нация, представленная, как и множество других наций, в Организации Объединенных Наций и ее предшественнице — Лиге Наций. Тайваньские историки показали, что в разные периоды между 1895 и 1945 гг. правящие группы на материке в действительности признавали за Тайванем статус японской колонии и поддерживали тайваньский народ в борьбе за независимость от Японии, точно так же, как они поддерживали и корейский народ. Противоречия между народным и официальным национализмами, которые столь очевидны в сегодняшнем Китае, как я уже сказал, не уникальны. Их можно найти и в других частях земного шара. Однако они особенно важны сегодня из-за огромных размеров и численности населения Китая, правительство которого, отказавшись от социализма, оправдывавшего его диктатуру, повернулось к официальному национализму для того, чтобы вновь сделать свою власть легитимной.

Представления о прошлом и будущем

Существует еще одна особенность официального национализма, которая отличает данную форму национализма ото всех остальных. Вероятно, справедливым будет утверждение о том, что все организованные общества прежних времен (частично) зависели от представлений о прошлом, которые не могли серьезно противоречить друг другу. Эти представления передавались через устную традицию, фольклорную традицию, религиозные учения, придворные хроники и т. д. Особенно тяжело найти в таких представлениях серьезную заботу о будущем. Когда в конце восемнадцатого века возник национализм, все эти представления изменились коренным образом. Растущая скорость, с которой происходили социальные, культурные, экономические и политические изменения, основанные на индустриальной революции и современных системах коммуникаций, сделала нацию первой политико-моральной формой, основанной на идее прогресса. Вот почему концепция геноцида была открыта так недавно, хотя древние записи называют имена многих тысяч групп, которые тихо исчезли много веков назад, не вызвав никакого беспокойства. Скорость изменений и власть будущего также вызвали серьезные трансформации представлений народа о прошлом.

В "Воображаемых сообществах" я попытался осветить природу этих трансформаций путем сравнения их с трудностями, с которыми мы сталкиваемся, когда нам показывают фотографии, на которых мы изображены в младенчестве. Эти трудности — в форме фотографий — способна вызвать только индустриальная память. Родители уверяют нас в том, что этими младенцами являемся мы сами, но мы не помним, что нас фотографировали; мы не можем вспомнить себя в годовалом возрасте без помощи родителей. Памятники, храмы, записи, могилы, артефакты etc., — это прошлое становится все более и более недоступным для нас, внешним по отношению к нам. В то же время мы чувствуем, что нуждаемся в нем как в своеобразном якоре. Но это означает, что наше отношение к прошлому сегодня более политично, идеологично, спорно, фрагментарно и даже авантюрно

, нежели в прежние времена.

Этот всемирный феномен является основой национализма. Но Китай дает нам много интересных примеров, о которых мы сейчас расскажем. Раз в год правительство организует широкомасштабное телевизионное шоу, длящееся в течение многих часов и неизменно вызывающее широкий интерес, в котором показывают народы, составляющие население КНР. Особенно бросается в глаза в этом шоу отчетливое различие между ханьцами и разнообразными меньшинствами. Меньшинства появляются на экранах в самых ярких традиционных костюмах и выглядят поистине великолепно. Сами же ханьцы, однако, не могут появиться в традиционных одеждах, хотя мы знаем по картинам и историческим описаниям, насколько яркими и прекрасными они действительно были. Так, например, мужчин показывают одетыми в деловые костюмы от итальянских и французских модельеров, в которых вообще нет ничего ханьского. Ханьцы, таким образом, манифестируют себя как будущее, а меньшинства как прошлое, на живописной картине, которая крайне политизирована, если, конечно, это не сделано сознательно. Это прошлое, видимым знаком которого являются меньшинства, есть часть большого прошлого, посредством которого легитимируется территориальная протяженность Китая.