Не желая ввязываться в конфликт, а тем более получать по зубам, директор быстренько ретировался и пошел дальше в свой вагон. Друзья, не задерживаясь, последовали за ним. Возникший конфликт их тоже мало волновал, как и дальнейшая судьба девицы. Пускай она сама разбирается со своей «мамой».
Но где-то в тамбуре Киселевич вдруг резко затормозил. Максу и Жорику пришлось занять места у окон, чтобы не вызвать подозрений у шастающих мимо пассажиров. Они искоса наблюдали за гробовщиком и видели, как тот стоял посреди прохода и хлопал себя по карманам, по бокам, по заднице и по всем остальным частям тела. И при этом несколько раз засовывал руку во внутренние карманы пиджака, по-видимому, стараясь там что-то обнаружить. Но поскольку обнаружить что-либо в пустых карманах ему все же не удалось, лицо его было до жути обескураженным. Он потоптался ещё немного, наконец, открыл дверь тамбура и вернулся обратно в вагон. Друзьям ничего не оставалось, как спешно дать задний ход и спрятаться в противоположном тамбуре.
Тем временем Киселевич вернулся к купе девице и громко постучал в дверь. Она откатилась, и на порог вылетел разгоряченный парень, который несколько минут назад ласково развешивал оплеухи своей девице. Из-за его плеча выглядывала испуганная физиономия её самой.
— У меня пропал бумажник! — довольно нагло объявил Киселевич, который в один момент протрезвел.
— Мне-то какое дело! — не менее нагло ответил парень.
— Она вытащила у меня бумажник! — набычившись, заявил директор, тыкая пальцем в девицу и горя желанием отбить свои деньги назад любой ценой.
— Ты что, старый козел, белены объелся! — высказалась девица, прячась за спину парня. — Ты его, поди, в ресторане обронил. Там и ищи!
— Да как вы смеете! — пискляво закричал гробовщик, стараясь привлечь внимание как можно большего числа пассажиров. Только на их помощь он и надеялся.
И посмотрел по сторонам. Но никто из тех, кто торчал в проходе, не спешил ему на помощь. Все только с любопытством поглядывали на разрастающийся конфликт, не решаясь в него ввязываться. И это было понятно. Еще неизвестно, кто прав, кто виноват, так что лучше не мешаться людям, которые выясняют между собой отношения. Можно незаслуженно получить по шее.
— Я тебе сейчас рыло начищу! — веско сказал парень. — Ты не только бумажник, вставную челюсть потеряешь! Понял!
И он задвинул дверь прямо перед носом расстроенного директора.
Киселевич сразу все понял. И понял он то, что своих денег он не увидит больше никогда. Потому как хрена два докажет, что эта наглая девица вытянула у него из кармана бумажник. Скорее всего, они его уже выкинули в окно, оставив, естественно, себе все содержимое. И с полным правом теперь будут доказывать, что деньги из бумажника их собственные. Так что он рискует только схлопотать по фейсу, если ещё раз попробует связаться с ними. В конце концов, по здравом размышлении Киселевич решил плюнуть на эти деньги — мелочь по сравнению с той суммой, которая покоилась на дне его кейса. Стоит ли, в самом деле, рисковать здоровьем ради нескольких тысяч рублей, когда тебя ждут, не дождутся несколько сотен тысяч долларов? И Киселевич, немного успокоившись, продолжил прерванный путь в свое купе, в душе проклиная эту чертовку, с которой по глупости связался.
Макс и Жорик тут же последовали за ним.
Они прошли ещё два вагона следом за директором и в одном из тамбуров наткнулись на молодого человека, который занимался довольно странным занятием. Он набирал в большую сумку уголь, предназначенный для топки титана. Заметив, что его застукали за этим неприглядным занятием, он быстро застегнул сумку и двинул по проходу. Макс внимательно посмотрел ему вслед. Чем-то этот чудак привлек его внимание. Они с Жорой переглянулись и пошли дальше по проходу, догоняя убегающего директора.
А тот уже скрылся в своем купе.
Когда вошел сосед, Витя сидел за столиком, жевал булку и запивал её чаем. Рядом с ним на столике лежал раскрытый учебник физики, а на его лице была полная безмятежность, словно он только что проснулся, видел приятный сон и теперь чаевничал, разгоняя скуку. Киселевич сел на свое место и уставился на него. Витя бросил исподлобья взгляд на соседа и заметил на его лице жуткое расстройство — видно, директор никак не мог отойти от оживленной беседы с прекрасным полом и громилой-парнем. Витя решил ему не мешать предаваться радужным воспоминаниям, уткнулся в учебник и попытался прочитать хоть пару строк. Но внутреннее напряжение было столь велико, что он не понимал ни одной буквы. Да ещё это напряжение приходилось тщательно скрывать, чтобы у соседа даже не появилось ни малейшего подозрения. Но Киселевич сам обратился к нему, желая хоть с кем-нибудь поговорить и отогнать неприятные мысли о невосполнимой потере. Пусть даже с этим молодым оболтусом.
— Ужинаешь? — бросил директор, не скрывая раздражения.
— Ага, — кивнул Витя, старательно отводя глаза в сторону.
— А я уже поужинал!