Запах соли, крики птиц

— Сравнение тоже убойное. Раньше я в тебе, Йоста, поэтической жилки не замечал.

Тот лишь что-то пробормотал в ответ, потом встал и медленно двинулся вдоль стен кабинета, почти ведя носом по развешанным документам и фотографиям.

— Непременно должна иметься какая-нибудь мелочь, малюсенькая деталька, которую мы упустили.

— Ну, если что-нибудь найдешь, я буду тебе премного благодарен. Мне кажется, я тут уже до того насмотрелся, что просто ничего не вижу. — Патрик обвел маленький кабинет рукой.

— Лично я вообще не понимаю, как ты можешь работать, когда у тебя за спиной такое. — Йоста показал на фотографии жертв, расположенные в порядке гибели: Эльса — возле самого окна и Марит — ближе всего к двери. — Ты еще не вставил Яна-Улова, — сухо констатировал Йоста, указывая на место справа от Эльсы Форселль.

— Да, пока не успел, — отозвался Патрик, с улыбкой всматриваясь в коллегу. У старого доброго Йосты Флюгаре иногда вспыхивала какая-то жажда деятельности, и сейчас явно был именно такой момент. — Мне убраться? — спросил он, когда Йоста попытался протиснуться позади письменного стола.

— Да, было бы проще, — ответил тот, отходя в сторону и пропуская хозяина кабинета.

Тот встал, прислонившись к противоположной стене и скрестив руки на груди. Пожалуй, не так уж глупо, чтобы кто-нибудь еще разок на все взглянул.

— Как я вижу, криминалисты уже вернули тебе все книжные странички. — Йоста повернул голову к Патрику.

— Вчера. Теперь нам не хватает только страницы Яна-Улова. Но ее не сохранили.

— Жаль, — заметил Йоста, продолжая двигаться назад во времени, в направлении Эльсы Форселль. — Любопытно, почему именно «Гензель и Гретель», — задумчиво сказал он. — Это случайность или же книга имеет какое-то значение?

— Хотел бы я это знать. И многое другое тоже.

— Хм, — произнес Йоста, стоявший теперь перед той частью стены, где размещались фотографии и документы, касавшиеся Эльсы.

— Я звонил в Уддеваллу. Они еще не нашли бумаг о ее ДТП. Как только найдут, пришлют по факсу, — сообщил Патрик, предупреждая вопрос Йосты.

Тот не ответил, просто молча разглядывал документы. Из окна струился весенний свет, бросая отблеск на бумаги, не обладавшие матовой поверхностью. Йоста немного нахмурился, потом отступил на полшага назад. Потом склонился еще больше, почти приложив ухо к стене. Патрик озадаченно наблюдал за ним. Чем это старик занимается?

Йоста, похоже, изучал книжную страницу сбоку. Страничка Эльсы шла в сказке первой, с нее и начинался рассказ о Гензеле и Гретель. Йоста обернулся к Патрику с видом триумфатора.

— Встань-ка на мое место, — позвал он, отступая в сторону.

Патрик поспешил занять ту же позицию, прислонил голову к стене и посмотрел на страницу, в точности как только что это проделал коллега. И тут, против идущего от окна света, он увидел открытие Йосты.

Софи казалось, что у нее внутри все заледенело. Она смотрела на то, как опускают в могилу гроб. Смотрела, но не понимала. Не могла понять, что в гробу лежит ее мама.

Пастор что-то говорил, во всяком случае, шевелил губами, но Софи не могла разобрать слов — все перекрывал шум в ушах. Она покосилась на отца: Ула стоял с каменным лицом, склонив голову и приобняв рукой бабушку. Мамины родители вчера приехали из Норвегии — совсем не такими, как их помнила Софи, хотя она и виделась с ними на Рождество. Они стали ниже ростом, еще больше поседели и похудели, у бабушки на лице появились новые морщины, и Софи даже не понимала, как к ней приблизиться. Дедушка тоже изменился — стал молчаливее, бесцветнее. Всегда такой громогласный, он бродил по квартире Улы и Софи из угла в угол и подавал голос, только когда к нему обращались.

Краешком глаза Софи заметила какое-то движение у ворот, в самом конце кладбища. Она повернулась и увидела, что там стоит Керстин в красном пальто, судорожно ухватившись за решетку калитки. Софи едва удавалось заставить себя не отвести от нее взгляда. Ей было стыдно — за то, что отец стоит здесь, а Керстин нет. Стыдно за то, что она не боролась за право Керстин попрощаться с Марит. Но отец был так категоричен, так решителен. А у нее не хватило сил. Он не переставал ругать ее с тех пор, как узнал о том, что она передала полиции статью о Марит, говорил, что она опозорила семью. Опозорила его. Поэтому когда он завел речь о том, что на похоронах будут только самые близкие, семья Марит, и пусть «эта баба» только посмеет сунуться, Софи избрала простой выход и промолчала. Она сознавала, что это неправильно, но отец проявлял такую ненависть и злобу, что она понимала — борьба обойдется ей слишком дорого.

Но, глядя издали на лицо Керстин, Софи глубоко раскаивалась. Мамина спутница жизни стоит в одиночестве, не имея возможности сказать последнее прости своей любимой. Следовало быть смелее, сильнее. Имя Керстин даже не упоминалось в извещении о смерти. Ула опубликовал извещение, в котором ближайшими родственниками значились он сам, Софи и родители Марит. Однако Керстин опубликовала собственное извещение. Увидев его в газете на день раньше, Ула пришел в ярость, но уже ничего не мог поделать.