Запах страха. Коллекция ужаса

Она принимала участие в круглом столе по стихийным бедствиям и глобальному потеплению. Первые три ее романа являли собой апокалиптические видения ближайшего будущего. Она прекратила писать, когда ее произведения перестали быть художественной литературой и стали больше походить на репортажи. После того она выпустила серию книг о путешествиях во времени, можно сказать, воплотила свою давнюю мечту попасть в древний мир. Многие ее друзья и коллеги по перу тоже обратились к подобным темам: ретро, ностальгия, история. В свое время она закончила факультет классической археологии, и исследования приносили ей настоящее удовольствие, хоть и отнимали все силы. Она ненавидела летать самолетами: постоянный страх, постоянные задержки. Природные катаклизмы, нищета, недоедание, жажда, наводнения, массовые беспорядки стали настолько частым явлением, что посещение мест, которые когда-то представлялись красочными и безмятежными, как картинки с открыток двадцатых годов, превратилось в своего рода экстремальный вид спорта. И все же она ехала, вооружившись глазной повязкой, затычками для ушей, плеером и снотворным. Закрывая глаза, она видела руку Рэндалла, заброшенную за голову на подушке, его склоненное в сторону лицо. Через пятнадцать минут после окончания круглого стола она уже ехала на такси в Такому, а через несколько часов — летела в Сан-Франциско.

Он встретил ее в аэропорту. После нескольких недель дождя на востоке и пасмурной погоды в Сиэтле солнечный свет казался ей живым, он словно впился когтями ей в глаза. Они приехали в гостиницу, в которой она всегда останавливалась. Здесь все выглядело как в каком-нибудь старом второсортном кино: лестница с витиеватыми коваными решетками в фойе, администратор за узкой конторкой из полированного ореха, портье, каждого из которых запросто мог бы сыграть молодой Петер Лорре.[15] Лифт с подсвеченным табло, похожим на часы, которые никак не могут остановиться на правильном времени, крошечное кафе размером с чулан для швабр, прилепившееся к заднему входу.

Рэндаллу всегда приходилось сутулиться, когда он входил в лифт. Он был очень высоким, хоть и не таким поджарым, как двадцать лет назад, когда они познакомились. Волосы его, все такие же прямые и мягкие, уже не блестели, как когда-то. Если раньше они были темно-русыми, то теперь посерели, приобрели какой-то странный темноватый оттенок, который при определенном свете иногда даже казался голубым, как бледный мокрый шифер. Он имел привычку посматривать серо-голубыми глазами сквозь опущенные черные ресницы. Сначала ей это казалось кокетством, но со временем она поняла, что это было проявлением замкнутости, отстраненности от мира, которые порой граничили с патологией. Если бы он больше сидел дома, его можно было бы назвать агорафобом.

Но он им не был. Они выросли в соседних пригородах Нью-Йорка, хотя встретились намного позже в округе Колумбия. Когда пришло время решать, где осесть, она отправилась в Мэн вместе со всеми остальными писателями и художниками, искавшими убежища в прошлом, а он выбрал Северную Калифорнию. Он работал штатным журналистом в одном глянцевом журнале, выходившем четыре раза в год, каждый номер которого стоил, как бутылка хорошего семильона. Он брал интервью у ученых, занятых революционными исследованиями, у писателей — нобелевских лауреатов, у поэтов, которые писали на своей собственной коже и имели пристрастие к дорогим наркотикам, незаметно изменявшим их сознание и манеру письма до такой степени, что казалось, будто каждая очередная книга или публикация в Интернете была написана другим человеком. «Множественное расстройство поэта» — так назвал Рэндалл это состояние, и термин прижился. Он был из тех писателей, которые штампуют меткие выражения. Его чуть искривленные губы как будто застыли в печальной полуулыбке, и каждый раз, когда он брал длинными красивыми пальцами ручку, она с удивлением вспоминала, что он левша. Он собирал старинные книги, инкунабулы («Ars oratoria», изучение искусства запоминания Жакобуса Публия;

«Opera Philosophical» Сенеки, содержащая первое письменное упоминание землетрясения; «Hetaplus»

Пико дела Мирандолы) и манускрипты. Вся его квартира была заставлена массивными дубовыми книжными шкафами с яркими, как зеркала, стеклами, в которых хранились папки с рукописями, машинописные тексты, книги в кожаных переплетах. У окна, выходящего на бухту, — прекрасный старинный комод, забитый письмами Неруды, Беккета и Асаре. На стенах красовались плакаты и рисунки, большей частью с посвящениями Рэндаллу. Он был младше ее на два года и, как она, бездетен. За все время, прошедшее после его развода, она ни разу не слышала, чтобы он называл свою жену по имени.

В маленьком гостиничном номере было душно. Под деревянным потолком медленно вращался вентилятор, почти не шевеля белую занавеску на единственном окне. Окно выходило на вентиляционную шахту. Прямо напротив, в окне другого старого здания, можно было видеть семью, сидевшую за кухонным столом под флуоресцентной лампой.