Запечатанное письмо

— Ну, возможно, я мог в то время что-то записать, но забыл. Я посмотрю в своих бумагах, — пообещал он с тяжелым сердцем.

— Подойдет все что угодно, — объяснил Бёрд. — Короткая записка на память, например, подписанная, датированная и запечатанная… Я уверен, что вы запечатали ее, чтобы она случайно не попалась на глаза слугам.

— И конечно, адмирал мог передать такой документ в надежные руки, скажем, своему брату, — подмигивая, сказал Боувил.

— Гм… Пожалуй, было бы лучше, — сказал Бёрд, — если бы не адмирал, а генерал выступил свидетелем и подтвердил обстоятельства, при которых был написан этот… гм… документ.

— Разумеется, — согласился Уильям.

— Если я что-то подобное написал, то наверняка отдал брату на сохранение, — заставил себя выговорить Гарри.

Миссис Уотсон одарила его ослепительной улыбкой.

Вернувшись в свою спальню в Рэг-клубе, Гарри достал со дна коробки для писчей бумаги несколько листов.

— Они кажутся пожелтевшими. Как думаешь, похоже, что этой бумаге уже семь лет?

— Да, на них стоит титул: «Вице-адмирал Генри Дж. Кодрингтон», — указал Уильям. — А если не ошибаюсь, в 1857-м ты был еще капитаном, верно?

Гарри проворчал что-то на свою несообразительность и скомкал бумагу.

— Лучше взять обыкновенную бумагу, вон у тебя в ящике.

Чтобы оттянуть неприятный момент, Гарри налил брату бренди.

— А себе? — спросил тот.

Он покачал головой.

— Я его плохо переношу, голова туманится. — В комнате повисла гнетущая тишина. — Мне очень не по душе, Уилл, что я втягиваю тебя в…

— Чепуха, успокойся. К тому же, — прибавил практичный Уильям, — я не собираюсь утверждать ровным счетом ничего, кроме того, что получил из твоих рук запечатанный конверт, что будет полной правдой.

— Значит, вина в лжесвидетельстве полностью ложится на меня, — мрачно смирился Гарри.

— Гляди веселей! Ведь тебе не придется что-то утверждать. Ты только напиши это… как ее… записку для памяти, а об остальном позаботится Боувил.

— Господи, до чего мне претят все эти подлые трюки. Что подумал бы отец… — Голос Гарри вздрогнул и прервался.

— К чертям нашего святого отца! — У Уильяма выступили пятна на щеках, очевидно от бренди. — Ты вечно носишься с ним, как с каким-то идолом, рыцарем без страха и упрека! А по моим представлениям, он сделал блестящую карьеру только благодаря своему дипломатическому таланту.

— И ты можешь говорить такое — его наследник, его любимец!

— Опять за свое? — удивился брат. — Повторяю, он любил нас с тобой одинаково сильно, понимаешь? Джейн говорила, что, когда он получил твое письмо из Акры, он прямо за завтраком разрыдался от гордости за своего юного отпрыска. Я уверен, сейчас он смотрит вниз из лучшего мира и надеется, что ты выиграешь это дело, пусть даже при помощи маленькой ловкости рук.

Гарри обдумал все, пока Уильям осушал стакан. Прав ли брат, вот в чем вопрос. Он сомневался, и его совесть была встревожена.

Он взял лист бумаги и разгладил его на столе.

— Мы не подумали вот о чем, — пробормотал он. — Поймут ли наши английские присяжные скрытый намек на такой порок?

— Э, даже если это поймет не каждый из них, с тем большим удовольствием те, кто догадался, растолкуют им, о чем идет речь, когда они запрутся в своей комнате для совещания, — с насмешкой заверил брата Уильям. — Любой, кто читал Бодлера или… как называется эта поэма о женах двух лордов, которая до сих пор ходит по рукам? «Они не знают другой радости, чем сорочка друг друга…»

Гарри вздрогнул и опустил взгляд на пустой лист.

— И все же все это полный вздор.

— И не сомневайся! — горячо уверил его Уильям. — Что далеко ходить: когда подруги моей собственной женушки приезжают к нам в гости, она просит их ночевать в ее спальне, даже в одной с ней постели!

— Я хочу сказать, что Фидо… что эта женщина одно время действительно раздражала меня, когда принимала сторону Хелен. Я даже находил, что она вызывает в нас отчуждение взаимной привязанности, выражаясь юридическим языком, — заставил себя сказать Гарри. Это похоже на растравливание раны, но он не может остановиться. — Эта их всепоглощающая страсть бывает чертовски неудобной, даже встает между мужем и женой, этого я отрицать не могу. Но сходить с ума и подозревать бог знает что…

— Да-да! Но уже поздно, пробило полночь, — напомнил ему Уильям, постукивая пальцами по листу бумаги.

— Сейчас, еще минуту… — Он тупо уставился на шероховатую бумагу. — Я понимаю, что раньше заблуждался. Видишь ли, я думал, что после двух родов… у нее… словом, что она потеряла интерес к мужчинам, — с крайним смущением признался он. — Она казалась… Откровенно говоря, Уилл, она практически не реагировала на меня, была холодной, как рыба.

Брат поморщился.

— Я полагал, что она просто жить не может без внимания и комплиментов мужчин, а до остального ей и дела нет, и как же я ошибался! И сейчас это заставляет меня думать, возможно ли теоретически… существует ли вероятность того, что я был настолько слеп, что не замечал других ужасных вещей, которые происходили почти буквально у меня под носом, в соседней комнате…