Запечатанное письмо

— А потом, когда она проснулась, вы ужаснулись содеянному и сказали ей, что он пытался изнасиловать вас…

— Нет! — крикнула Фидо.

Все эти недели, когда она с ужасом ждала этого дня, ей в голову не приходило такое страшное наказание. Адвокаты — злые, алчущие крови хищники. Хокинс не в состоянии был придумать что-либо правдоподобное, а потому стремится дискредитировать ее в глазах присяжных. «Ну, потерпи, осталось еще немного», — сказала она себе, словно успокаивая ребенка.

— Ничего не произошло, — задыхаясь, произнесла она. — Если суд потребует, я готова подвергнуться медицинскому освидетельствованию. «Только не это, все что угодно, но только не это!»

После долгой паузы Хокинс отступил.

— У меня больше нет вопросов, милорд.

Фидо уже приготовилась уйти, как встал Боувил, и она вспомнила, что ее еще должен допросить адвокат Гарри. Опасаясь, что разрыдается, она устало опустилась на стул.

— Не спешите, мисс Фейтфул. Дать вам воды?

— Нет, благодарю вас, — прошептала она.

Его голос мягок и мелодичен.

— Теперь вы уже понимаете, что напрасно хранили искреннюю верность коварной подруге, напрасно доверяли ответчице, а не свидетельству своих чувств, напрасно уклонялись от вызова в суд. Но от имени британского правосудия я хочу поблагодарить вас за мужество, позволившее вам появиться здесь сегодня. — Широкая поощрительная улыбка. — Джентльмены из жюри, я уверен, сочувствуют вашему рассказу об обманутом доверии и рады, что вы вовремя все осознали и прояснили характер ответчицы и ваш характер.

Его добрый тон лишает ее сил. «Только не плакать, — приказала себе Фидо, — не смей плакать!»

— Могу только сожалеть, что в своих предыдущих выступлениях я так дурно отзывался о вас, мисс Фейтфул, и здесь, перед лицом суда, я беру назад свои слова. Мой клиент в данный момент получил более ясное представление о сложностях его семейных отношений с 1854 по 1857 год, — сказал Боувил, — и по его желанию я заявляю, что он считал ваше влияние на жену скорее положительным, чем отрицательным.

Так вот оно, вознаграждение, которое Гарри обещал ей, сидя рядом в кебе. Но как присяжные воспримут этот крутой поворот? «Все мы похожи на лжецов, все без исключения».

— Вы подтверждаете, что истец хорошо относился к вам во время вашего пребывания в его доме на Экклестон-сквер?

— Да, я видела от него только доброту и вежливость, — бесстрастно произнесла Фидо.

— В отношении так называемого запечатанного письма, которое вызвало столько досужих домыслов, — продолжал Боувил. — Я хотел бы отметить, что, насколько помнит истец, оно содержит только запись о его мнении, что вам лучше возвратиться к своим родителям, и ничего порочащего вас.

Ей следует радоваться: это ключ от двери ее тюремной камеры. (Но для слушателей это совершенно непонятно: если в письме нет ужасных обвинений против нее, тогда зачем Гарри писал его и передал брату и почему Боувил так многозначительно размахивал им в суде две недели назад?) Тише, тише, Иуда уже получил свои тридцать сребреников. «Умоляю, отпустите меня!»

— Теперь, если позволите, перейдем к полковнику Андерсону. Когда вы с ним познакомились?

У Фидо опять началось усиленное сердцебиение. Гарри и его адвокат наверняка думали, что по условиям их сделки она готова сказать все. И конечно, вчера, когда она рвала на клочки бархотку, она и сама решила, что сегодня отплатит Хелен за все. Но сейчас, когда дело дошло до этого, почему-то…

Она начала спокойно описывать свои встречи с Дэвидом Андерсоном.

— Боюсь, я не могу назвать даты его визитов, так как не веду дневника.

— Были ли они наедине в вашем доме? — подсказал Боувил.

— Наедине? — повторила Фидо. Вот он, ее шанс, эта линия, прочерченная на песке.

Адвокат кивнул и ждал ее ответа.

Она обнаружила, что почему-то не может… и не хочет переступать черту.

— Мне повторить мой вопрос, мисс Фейтфул?

Она покачала головой. Это не милосердие; больше она не испытывает тепла и нежности к Хелен Кодрингтон.

— Нет, — осипшим голосом проговорила она.

— Под этим «нет» вы имеете в виду, что мне не нужно повторять вопрос?

— Я имею в виду, что они никогда не находились в моем доме наедине.

«Я там тоже была: стояла прямо за дверью гостиной и прислушивалась».

В зале шум, шорох подошв по полу, переговоры. Кто из них радуется за эту красивую порочную женщину, думает Фидо, и кто предпочел бы, чтобы Хелен была наказана? Ей пришло в голову сравнение со сценой утопления ведьмы: гладкая золотистая головка появляется над водой, снова тонет, снова выныривает и опять скрывается.

Адвокат подозрительно сощурился.

— Вы помните разговоры с миссис Кодрингтон о соответчике?

«Если я скажу, что не помню, никто мне не поверит». Она молчит, осторожно выбирая слова.

— Однажды я сказала ей, что ее дружба с полковником неблагоразумна и что я не хочу быть замешанной в их отношения. — Да, это звучит правдоподобно. Фидо действительно говорила так Хелен — среди прочих вещей. «Правда, частичная правда и все что угодно, только не вся правда».

Боувил подошел ближе.

— И это все, что вы думаете о ее поведении? Ничего более серьезного, чем просто неблагоразумие?