Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы

– Что верно, то верно, – протянул Мауритссон так, словно до него это только сейчас дошло.

– Затем у меня есть причина предполагать, что этот Свэрд вас шантажировал.

Мауритссон промолчал. Мартин Бек пожал плечами:

– Повторяю, вы не обязаны отвечать, если не хотите.

Мауритссон никак не мог укротить свои нервы. Он непрерывно ерзал на стуле, руки его беспокойно шевелились.

«Похоже, они его все-таки обработали», – удивленно подумал Мартин Бек.

Он знал, какими методами действует Кольберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны.

– Я буду отвечать, – сказал Мауритссон. – Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности.

– Вы платили Свэрду семьсот пятьдесят крон в месяц.

– Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти.

– А вы рассказывайте сами, – предложил Мартин Бек. – Если на чем-нибудь споткнетесь, реконструируем вместе.

– Вы так думаете? – У Мауритссона дергалось лицо. – Вы уверены?

– Уверен.

– Скажите, вы тоже считаете меня ненормальным? – вдруг спросил Мауритссон.

– Нет, с какой стати.

– Похоже, что все считают меня чокнутым. Я и сам готов в это поверить.

– Вы рассказывайте, как было дело, – сказал Мартин Бек. – Увидите, все разъяснится. Итак, Свэрд вас шантажировал.

– Он был настоящий кровосос, – сказал Мауритссон. – Мне в тот раз никак нельзя было под суд идти. Меня уже судили раньше, на мне висели два условных приговора, я находился под надзором. Но вы все это знаете, конечно.

Мартин Бек промолчал. Он еще не исследовал досконально послужной список Мауритссона.

– Так вот, – продолжал Мауритссон. – Семьсот пятьдесят в месяц – не ахти какой капитал. За год – девять тысяч. Да один только тот ящик куда дороже стоил. – Он оборвал свой рассказ и озадаченно спросил: – Ей-богу, не понимаю, откуда вам все это известно?

– В нашем обществе почти на все случаи есть бумажки, – любезно объяснил Мартин Бек.

– Но ведь эти бестии окаянные, наверное, каждую неделю ящики разбивали, – сказал Мауритссон.

– Правильно, только вы не потребовали возмещения.

– Это верно… Я еле-еле отбрехался от проклятой страховки. Мало мне Свэрда, не хватало еще, чтобы инспекторы страхового общества начали в моих делах копаться.

– Понятно. Итак, вы продолжали платить.

– На второй год хотел бросить, но не успел и двух дней просрочить, как старик сразу угрожать начал. А мои дела постороннего глаза не терпели.

– Можно было подать на него в суд за шантаж.

– Вот именно. И загреметь самому на несколько лет. Нет, мне одно оставалось – гнать монету. Этот чертов хрыч бросил работу, а я ему вроде как бы пенсию платил.

– Но в конце концов вам это надоело?

– Ну да. – Мауритссон нервно мял в руках носовой платок. – А что, между нами, – вам не надоело бы? Знаете, сколько всего я выплатил этому прохвосту?

– Знаю. Пятьдесят четыре тысячи крон.

– Все-то вам известно, – протянул Мауритссон – Скажите, а вы не могли бы забрать дело об ограблении у тех психов?

– Боюсь, из этого ничего не выйдет, – ответил Мартин Бек. – Но ведь вы не покорились безропотно? И пробовали припугнуть его?

– А вы откуда знаете? Примерно с год назад я начал задумываться, сколько же всего я выплатил этому подонку. И зимой переговорил с ним.

– Как это было?

– Подстерег на улице и сказал ему: дескать, хватит, отваливай. А тот жила мне в ответ – берегись, говорит, сам знаешь, что будет, если деньги перестанут поступать вовремя.

– А что могло произойти?

– А то, что он побежал бы в полицию. Конечно, дело с ящиком давно кануло в прошлое, но полиция обязательно копнула бы в настоящем, а я не только законными делами занимался. Да и поди растолкуй убедительно, почему столько лет платил ему без отказа.

– Но в то же время Свэрд вас успокоил. Сказал, что ему недолго осталось жить.

Мауритссон опешил.

– Он что, сам вам рассказал об этом? – спросил он наконец. – Или это тоже где-нибудь записано?

– Нет.

– Может, вы из этих – телепатов?

Мартин Бек покачал головой.

– Откуда же вам все так точно известно? Да, он заявил, что у него в брюхе рак, протянет от силы полгода. Мне кажется, он струхнул немного. Ну, я и подумал – шесть лет содержал его, как-нибудь выдержу еще полгода.

– Когда вы в последний раз с ним разговаривали?

– В феврале. Он скулил, плакался мне, словно родственнику какому-нибудь. Дескать, в больницу ложится. Он ее фабрикой смерти назвал. Его в онкологическую клинику взяли. Смотрю, вроде бы и впрямь старичку конец. «И слава богу», – подумал я.

– А потом все-таки позвонили в клинику и проверили?

– Верно, позвонил. А его там не оказалось. Мне ответили, что он помещен в одно из отделений Южной больницы. Тут я почуял, что дело пахнет керосином.

– Ясно. После чего позвонили тамошнему врачу и назвались племянником Свэрда.

– Послушайте, а зачем я вам рассказываю, если вы все наперед знаете?

– Да нет, не все.

– Например?

– Например, под какой фамилией вы звонили.

– Свэрд – под какой же еще. Раз я племянник этого прохвоста, значит, само собой, Свэрд. А вы не сообразили?

Мауритссон даже повеселел.

– Нет, не сообразил. Вот видите.

Что-то вроде мостика протянулось между ними.