Запятнанный Даль (Сборник статей)

Владимир Иванович Даль (1801–1872) рос и воспитывался в эпоху Александра I, отличавшуюся довольно широким свободомыслием. Он был другом Пушкина и Пирогова, Жуковского и Вяземского, других передовых людей времени. А в николаевскую эпоху много лет провел в бесконечно далекой от центра Оренбургской губернии, где, будучи чиновником особых поручений при генерал-губернаторе В.А. Перовском, пользовался большой независимостью и самостоятельностью, был инициатором многих крупных начинаний, а отнюдь не простым исполнителем указаний начальства. Его литературная деятельность вызывала настороженность властей, приводила к опале, дважды — к аресту. (Из-под второго ареста его с трудом вызволил В.А. Жуковский). Министр Л.А. Перовский (брат В.А.Перовского), высоко ценивший инициативного чиновника, в конце концов, поставил перед ним ультиматум: служить — так не писать, писать — так не служить. Он продолжал служить и продолжал писать.

В 1853 году он завершил работу над книгой «Сборник пословиц», но она была запрещена цензурой, по поводу чего он написал на титульном листе: «Пословица неподсудна». Уже при Александре II, когда цензура ослабла, он добился издания книги, а кроме того включил «нецензурные» пословицы в Словарь, разбросав их по соответствующим статьям.

Даль стал готовить Словарь к печати после ухода в отставку, так что никакие административные меры ему не грозили. Да и время уже было такое, когда, по замечанию Л.Н. Толстого, в России «все переворотилось и только начало укладываться». Гнет цензуры ослаб, озабочена она была противоправительственными изданиями вроде «Современника», «Русского слова» и других, с которыми не могла совладать. А Даль в это время, по экстравагантной версии Панченко, трясся от страха разгневать цензуру неосторожным словцом о евреях!

Что касается высочайшего указа 1817 года, который, по мнению А. Панченко, боялся нарушить Даль, то этот указ относился к следственным и судебным ведомствам. Им запрещалось возбуждать против евреев дела об убийствах христианских младенцев на основе одних предрассудков, а не обычных судебных улик. Никаких данных о том, что этот указ нашел отражение в Цензурных уставах, нет. Да и в самой уголовной практике он нарушался. Велижское дело, как знает Панченко, возникло в 1823 году, то есть еще при жизни Александра I, и затем тянулось 12 лет. А в 1853 году стало раскручиваться аналогичное дело в Саратове, которое позднее — уже в либеральные времена Александра II — окончилось обвинительным приговором. Несмотря на веские доказательства невиновности подсудимых, государь приговор утвердил. Он же из своих средств финансировал издание Словаря Даля, полагая его важным общенациональным делом. Как видим, то, что в Словаре нет намеков на еврейские ритуальные убийства, никак не может быть увязано с трепетом перед начальством.

За все это Панченко очень сердит на Владимира Ивановича. В сноске 102 к его статье читаем:

«Вообще говоря, мне не очень ясно, почему Даль, бывший, без сомнения, чрезвычайно трудолюбивым лексикографом, вполне профессиональным хирургом, усердным государственным чиновником, посредственным этнографом и заурядным литератором, а также пропагандистом гомеопатии и спиритизма, может фигурировать в качестве авторитета по каким бы то ни было вопросам истории и культуры за исключением русской лексикографии, диалектологии и паремиологии XIX в.». (110)

Так характеризуется крупный естествоиспытатель, один из учредителей Российского географического общества, избранный в Академию наук по физико-математическому отделению за естественно-научные труды и только позднее переведенный в отделение русского языка и словесности. Проза Казака Луганского может не нравиться, но назвать «заурядным литератором» писателя, чьи произведения отличались необычайным богатством лексики, сверкали россыпями народной мудрости, пословиц, поговорок, речений, — можно лишь в очень большой запальчивости. И этнографом Даль был отнюдь не посредственным: его Словарь и сборник пословиц, как и его «заурядная» проза содержат огромный запас знаний о народном быте и нравах, тем более ценных, что многие из них давно исчезли. Попрекать Даля тем, что он выступал в защиту гомеопатии, не исторично. В те времена, когда чуть ли не основным арсеналом медицины были пиявки и кровопускания, привлечь внимание общества к альтернативным методам лечения было отнюдь не вредно. Увлечение спиритизмом — это, конечно, чудачество, но спиритизмом увлекались многие выдающиеся люди, в числе других великий химик А.М. Бутлеров.