Записи темной души

Портрет Аркадия Дубровина в рамке с чёрным бантом стоял в Машиной спальне, и, когда мамы не было дома, Оленька приходила туда и смотрела на улыбающееся лицо отца, задаваясь вопросом, достаточно ли папа доволен ею, достаточно ли она счастлива.

Такие же фотографии погибших отцов стояли дома у Любы, Люси и Светы, трёх одноклассниц, с которыми дружила Оленька. Они тоже избежали нищеты и голода, тоже носили перешитые шёлковые платья своих овдовевших матерей, тоже старались быть счастливыми и собирались поступать в хорошие вузы – в пед, иняз и даже МГИМО.

Оленька хотела стать актрисой, и это никого не удивляло: из всех четырёх подруг Оленька считалась самой красивой, а её мама работала на радио и, конечно, должна была знать всех–всех в театральном. Но, возможно, дело было в том, что теперь, когда в Оленькиной памяти её детство превратилось в череду рисунков из детских книжек, её будущее невольно пыталось принять облик картинок с киноафиш, обернуться Любовью Орловой, на которую Оленька с каждым годом становилась похожа все больше: тонкая талия, волнистые светлые волосы, широко распахнутые голубые глаза. Казалось – кто устоит перед такой красотой?

Но на вступительных экзаменах Оленька провалилась, и от этого столкновения с реальностью видение её счастливого будущего должно было погибнуть, как Снегурочка при первых лучах солнца, но, порыдав неделю, Оленька заставила себя поверить, что трудности только укрепляют характер настоящей актрисы. Ну и ладно, сказала себе Оленька, поступлю на будущий год, мне некуда спешить, и, пока бывшие одноклассницы засыпали на лекциях и сдавали первую сессию, она продолжала изображать перед зеркалом Любовь Орлову, отрабатывая серию очаровательных гримасок. Она не завидовала поступившим подругам и даже немного гордилась, что не тратит молодость на иностранный язык или чтение Макаренко, как Люба и Люся, поступившие в иняз и пед.

Все изменилось в первый день студенческих каникул: вчетвером подруги отправились на каток, где оказалось, что только у одной Оли нет спутника. Молодые люди, красивые и спортивные, развлекали Любу, Люсю и Свету, а на несбывшуюся актрису никто не обращал внимания, и Оленьке оставалось только одиноко скользить по льду, стараясь улыбаться немного печальной, но такой кинематографичной улыбкой. Коньки скрипели по льду, и Оленька старалась не заплакать: ведь это глупо – плакать на морозе.

Впервые после возвращения из эвакуации ей показалось, что она взвалила на себя неподъёмную ношу, она никогда не сможет быть счастлива, навсегда останется одна, брошенная всеми, никому не нужная.

Оленька не знала, что через неделю, прозрачным зимним днём, по дороге к остановке пятнадцатого трамвая, её увидит незнакомый взрослый мужчина и чуть замедлит шаг. Яркое зимнее солнце будет бить в глаза, Оленька скорее угадает, чем увидит его улыбку, но все равно улыбнётся в ответ, а потом предложит зайти – согреться и выпить чаю.

Послевоенная Москва – город хулиганов, грабителей и бандитов, но Оленьке не придёт в голову, что небезопасно приглашать незнакомца в пустую квартиру. Возможно, она решит, что новый знакомец не какая–нибудь шпана, а взрослый, серьёзный мужчина, его нечего бояться, а может, усилия её мамы действительно увенчались успехом – Оленька так и осталась папиной маленькой принцессой, так и выросла, не замечая города, в котором жила, не зная страны, в которой родилась.

Морозным февральским днём на промёрзшей московской улице она выглядит случайной гостьей из какого–то иного, хрупкого и зачарованного мира: тонкая талия, светлые волосы, в глазах – едва заметные льдинки.

Сказочное видение, заколдованная принцесса, эфемерная Снегурочка.

Той зимой Владимиру Дымову исполнилось тридцать. В начале войны «Каучук» дал молодому инженеру бронь, но Володя воспользовался ей, только чтобы организовать эвакуацию завода на Урал. Это был всего лишь один из бесконечных переездов, составлявших канву его жизни, и потому, убедившись, что на новом месте все работает не хуже, чем в Москве, Володя отправился на фронт.

Он вернулся в Москву только в конце 1946 года, когда опять настало время наладить работу завода на новом (точнее, старом) месте.

«Каучук» выделил Володе комнату в общежитии. Там жили ещё пятеро фронтовиков, и каждый старался забыть грязь, кровь и смерть великой войны, используя проверенные тысячелетиями методы: дешёвый алкоголь, беспричинное насилие и короткие связи, которые трудно назвать «любовными». Их шумная жизнь пахла блудом, потом и перегаром, и потому Володя предпочитал ночевать на заводе.

По ночам в цехах было тихо, думалось хорошо, Владимир Дымов покрывал формулами страницы толстой тетради, и временами ему казалось: он понимает, что именно поэты называют вдохновением.