Записки бойца Армии теней

Сели в поезд. Согласно указаниям Зденека, под вечер сошли с него в Барле-Дюке: за ним идет демаркационная линия, а следовательно, и обязательная проверка документов у пассажиров. Ночью прошли около тридцати километров по лесам, немножко подремали и к утру были в Витри-ле-Франсуа, городе уже в оккупированной зоне, где снова сели на поезд «Нанси — Париж». Так мы и избежали проверки на этом перегоне. Примерно к обеду прибыли на «гар де л’Ест» — восточный вокзал Парижа. Итак, мы покинули Лотарингию и отважных антифашистов.

Мы надеялись, что в Париже найдем то, что ищем, что нам там преподнесут это «на голубом блюдечке с золотой каемочкой». А почему бы и нет?!

* * *

…Надежда! Какая ты призрачная, неуловимая и в то же время какая в тебе мощная сила!

Окоченевший, почти заледеневший, сижу я в холодильнике, а она, надежда, согревает. Да еще как! Я знал, что обречен, что никакой еды мне не положено, а без нее не выжить… И вот опять тот же ефрейтор, заступивший на смену, тихо отомкнул кормушку, молча протянул миску такого же сытного и горячего супа, что и в первый раз. Не свою ли порцию отдает он мне? Отошедши от холода и возвращая миску, я спросил:

— Как тебя зовут?

— Не надо… Если выживешь, они не успокоятся. Но как нам надоело выволакивать отсюда заледенелые трупы!.. Пусть побесятся! Эти ублюдки — не люди! Нет, не люди!..

Он сказал «нам». Значит, он не один, кому надоело служить таким хозяевам?! Вопреки всему! И именно такие, как он, являются той лакмусовой бумажкой, которая безошибочно определяет, кто есть кто, где добро, где зло. Странно все это. А следователи-гестаповцы ждали, когда же я буду сломлен, когда начну выкладывать фамилии друзей, их клички, адреса, и так далее, и так далее…

Что придумать?.. Впрочем, запасной вариант «признания» был продуман загодя. Но… нельзя торопиться, иначе не поверят «чистосердечному признанию», начнут проверять… Нет, торопиться нельзя! Еще немножко потерпеть, выиграть время. Так, чтобы по всем подсчетам им стало ясно, что я полностью доведен «до кондиции», до «момента истины», что теперь говорю истинную правду или то, что из нее запомнил… И я снова погрузился в прошлое…

Глава 4. В ПОИСКАХ…

…На Восточный вокзал мы прибыли к обеду, в разгар дня. Да-а, здесь полное засилие оккупантов: немецкие солдаты, офицеры… Летчики, подводники, моряки, танкисты, СС и СА — сновали по вокзалу привычно, как у себя дома. Холеные, лощеные. Молча, чтобы не привлекать внимания, бродили мы по залам, по перрону. Останавливались, я читал различные указатели, объявления, искал, где вход в метро… Рекламный щит. На нем куча объявлений, сообщений. Какие-то аккуратненькие, стандартные, красного цвета с траурным окаймлением листки, целый ряд, например:

Эмиль Тиссельман, Анри Готеро, оба из Парижа, приговорены к смертной казни за помощь врагу, выразившуюся в их участии в комму — нистической демонстрации против оккупационных сил. Они расстреляны сегодня, 19 августа 1941 года…

Каждая афиша под названием «Ави-Беканнтмахунг» сообщала об исполнении смертного приговора над двумя, тремя, а то и над десятками людей: смерть за участие в демонстрации, смерть за саботаж, смерть за порчу телефонного кабеля, даже за содержание почтовых голубей! Под каждой — подпись: «Генерал от инфантерии, фон Штюльпнагель». Были и списки заложников с уже вычеркнутыми, считай казненными, фамилиями стариков, женщин, юношей, детей… Об этом говорили их имена, даты рождения.