Наконец нервы отпускают. Заставляем себя не думать ни о нашем грузе, ни о будущей возможной проверке. Мы как-то привыкли овладевать собой. До чего же все-таки удивительна человеческая натура: в Германии я ловил себя на том, что сны снились на немецком, а во Франции — на французском языке! Мишелю намного проще: ему нечего опасаться случайно во сне вырвавшегося слова. Я же снов боялся.
Минуты уединения используем, чтобы переброситься парой слов. В голове так и бурлило: мы столько узнали, столько услыхали и прочитали в газетах и листовках! И нас не удивляет, что мысли наши синхронны и текут будто по одному руслу.
Листки подпольной газеты «Ля ви увриер» от 28 марта, которые мы засовывали под двери или вбрасывали в форточки, сообщали о бомбардировке в ночь с третьего на четвертое марта: союзная авиация бомбила завод «Рено» в Булонь-Бианкуре. Оккупанты, расстреливавшие невинных заложников, решили сыграть на чувствительных струнках парижан и стали клеймить в прессе и по радио «англосаксонских плутократов». А газета эта писала:
Рабочий класс не может оставаться простым созерцателем мировой борьбы с фашистскими захватчиками. Героизм состоит не в том, чтобы рукоплескать налетам Р.А.Ф. (Рояль эйр форс — союзной авиации) и подвергать себя риску быть убитым, производя военное снаряжение для Гитлера. Можно делать кое-что и получше…
Мы полностью согласны с этим призывом к действию, тем более что это было нашим кредо и в Берлине. Нет, мы не намеревались его менять. Более четким был призыв «Юманите» за 3 апреля:
Рабочие! Ваш долг — отказываться работать на бошей, саботировать все, что предназначено для Гитлера, организовать борьбу, устраивать стачки. Этим вы ускорите падение реакционного и антирабочего режима нацистов и приблизите освобождение Франции. Товарищи рабочие, за дело!
Наши руководители — Викки и Кристиан, — с которыми мы встречались (с «Гастоном» встречался лишь Мишель), дали нам понять, что это «кое-что», как говорилось в «Ля ви увриер», уже делается. Очень богат событиями 1942 год! А он только начинается!..
3 января взлетел на воздух книжный магазин оккупантов на Елисейских полях. В том же месяце, не ожидая призыва газеты, была проведена забастовка в Монсо-ле-Мин, в департаменте Сона-и-Луара. Это в Бургундии, где столица Дижон, через который мы проедем. Столкнувшись с небывалым единством шахтеров, оккупантам пришлось отступить. Гитлеровцы не решились призвать на помощь армейские части и не досчитались 100 тысяч тонн угля. Неплохой вклад в дело борьбы с захватчиками! И все это рядом с тем же Дижоном, в котором разместилась резиденция «Милитер Фервальтунг Норд-Ост Франкрайх» (Военное управление северо-восточной Франции). Администрацию гитлеровцев дублировал комиссар Марсак, убежденный вишист, ярый сторонник Лаваля и заядлый антикоммунист. Да-а, его надо опасаться!
В Северной зоне в начале года было убито шесть офицеров и солдат вермахта. Группа франтиреров во главе с Дебаржем атаковала стратегически важный мост у местечка Сезарини. Уничтожили двух часовых, захватили их оружие. Две недели спустя та же группа успешно напала на резиденцию гестапо в городе Аррас.
В южной зоне 20 марта тишину города Перпиньян оборвал мощный взрыв: заряд динамита превратил в развалины вербовочный пункт «ЛВФ». В нем французскую молодежь призывали идти добровольцами на Восточный фронт.
Началась и «рельсовая война». Диверсии на железнодорожном полотне в треугольнике Малоней — Аргей — Соттвиль, на линии Амьен — Шербур. Вражеские составы с техникой и живой силой летят под откос. Рост диверсий вынудил оккупантов создать постоянно действующие ремонтные бригады и поезда.
Разумеется, все это обозлило врага. В Париже и во всей Северной зоне вновь запестрели «Ави-Беканнтмахунгены» с сообщениями о новых экзекуциях — расстрелах заложников. Облачив себя в тогу «верховного судьи», Гитлер ввел новые драконовские репрессии.
Викки говорила, что гонения оккупантов на евреев и коммунистов значительно упрочили позиции Гитлера в реакционной среде. А в народных массах? Чем ожесточенней становились репрессии, тем сильней сплачивался народ, исполненный гневом к варварам. Это естественно: в умах стал зарождаться вопрос: «Не я ли на очереди в список расстрелянных?» Кристиан Зервос сказал, что мнения в народе все же разделились: одни считали, что репрессии гитлеровцев — следствие актов Сопротивления, и поэтому предавали его анафеме. Другие — наоборот, что, мол, именно жестокость оккупантов вызвала законное противодействие, хоть, правда, и приходится за него расплачиваться. Но рассуждения, что было в начале: курица или яйцо, не меняли положение. Оккупанты брали заложников и расстреливали их десятками и сотнями.