Записки бойца Армии теней

Так была завершена основная часть операции, связанная с «Кардиналом». Морис умолк, а я представил себе: после отлета бомбардировщика предстояло еще немало не менее ответственных и опасных задач. Прежде всего незамедлительно покинуть департамент, который безусловно наводнят через несколько часов солдаты и агенты абвера и гестапо, в котором будет прочесан каждый лесок, каждый кустик, проверены и перепроверены документы всех прохожих и жителей. Затем необходимо было обеспечить благополучную переправку прибывших радистов в места назначения. Любой обыск, облава по дороге, проверка документов могут оказаться фатальными: у радистов — рации, личное оружие. Да, немало требуется присутствия духа, чтобы доводить подобные операции до конца. Но вернемся в камеру.

* * *

Это — одна из историй, рассказанная нам Морисом. Думаю, что напутал в ней немногое. «Симону из Лиона» пришлось участвовать несколько раз в подобных операциях, принимать и распределять прибывших, переправлять «погоревших». Спас он, по его словам, около пятисот человек, в том числе и супругу знаменитого художника Пикабиа. Но… ничто не вечно под луной, особенно в военное время. За поимку «Симона» назначили высокую награду, на которую и польстился один из гидов-проводников через «окно» в Пиренеях…

* * *

Морис оказался неунывающим юношей, любителем шуток и прибауток, специалистом по интермедиям. С ним стало веселей. Естественно, я тут же отстукал своему корреспонденту, в камере которого очередь на передачу была раньше, чем у Ноэля: пусть сообщит парижским родственникам о местонахождении Монте. Адрес их помню и до сих пор: авеню Анри Мартен. Почему-то чаще всего в память вгрызаются именно незначительные на первый взгляд мелочи. И еще деталь: в первой же полученной им передаче Морис, втайне от меня, сообщил родным мою фамилию, под которой я официально содержался в камере. Родственнице, одновременно со сведениями о Морисе, было рассказано и о способе тайной переписки — о секрете с носками. К моему удивлению, я тоже стал получать чемоданы с передачей, бельем и носками. В каждой передаче было по два куска мыла «карбонил». Никто из охранников не догадывался, что мыло это спускалось на парашютах в контейнерах для подпольщиков, и было своеобразным «приветом» из Лондона. Фельдфебель Гиль однажды долго и настойчиво выпрашивал у меня кусочек этого мыла для его «домашней коллекции». Пришлось отдать. А может он все-таки знал, откуда оно? Чего не знаю, того не знаю. Наша камера «разбогатела»: по три передачи за две недели! А какие продукты были в Морисовых и моих посылках! Ни до войны, ни во время, ни после я таких деликатесов не видывал, во всяком случае — не едал! Вспоминаю, и слюнки текут! По тем временам, по тем ценам, такое стоило целого состояния… Все распределялось равными порциями на каждого постояльца, которые выдавал наш «папа». Иногда, через окно (умудрялись и по вентиляционному каналу), на ниточках снабжали нижнюю камеру. Обратным адресом на моих посылках-чемоданах были каждый раз незнакомые мне женские фамилии. Особенно запомнились посылки Морису и мне в рождественский сочельник: «бюш де Ноэль» и «грэс д’уа о трюф» (рождественский торт, гусиная печень с трюфелями)[44].

* * *

Вызовы на допросы стали редки. Парадоксально, но именно они были для нас своего рода «развлечением». А теперь его не стало! Чтобы не сойти с ума от безделия и тоскливого ожидания неизвестности, «папа» решил внести разнообразие — различные игры, в том числе карты, которые заказал и ему прислали и шахматы. Да-да, мы играли в шахматы и шашки! Шахматные фигурки придумал тоже Ноэль. Мы их вылепливали из хлебной мякоти, смешанной с табачным пеплом. Высохнув, они становились, как камень. Видимо, этому способствовал состав тюремного хлеба. К сожалению, черти-тюремщики с Гилем во главе посчитали их вещью запретной. Возможно, им просто понравились эти «нецки» — красивые миниатюрные фигурки, и они не прочь были обзавестись подобными сувенирами. Во всяком случае после обысков, а они производились или во время наших прогулок, или во время мытья в душе, фигурки исчезали. Куда только мы их ни прятали! Приходилось мастерить новые, и каждый раз они получались изящнее и красивее. Между нами и тюремщиками шло как бы соревнование: мы изыскивали самые невероятные места сокровищ, они — искали их до пота. Если их удавалось найти, тюремщики нетерпеливо ждали нашего возвращения с заметным выражением «триумфаторов». Если нет, то на их лицах можно было прочесть досаду, признание в поражении, даже нечто вроде уважения к нам. Все это происходило в полном молчании. Ведь они тоже изнывали от скуки и изыскивали способы развлечения… Подчеркиваю, что то не были эсэсовцы или гестаповцы, а простые вермахтовцы, бывшие фронтовики. Как было на других этажах — не знаю.