Итак, звено «Анж-Ив» в нашей цепочке оказалось прочнее самой что ни на есть закаленной стали! Констан Христидис, Клод, Тереза, Сава, Мухаммед, радист… — о них гестапо так и не узнало. По словам Анжа, Ива отправили в Маутхаузен. Стойкость двух бретонцев оборвала и спутала гестаповскую паутину, уберегла жизни многих, в том числе и мою. Мишель тоже благодаря им не был найден.
Анж в тюрьме начал получать посылки: — Не знаем, от кого, но если бы не они, мы бы с Ивом не выдержали!..
Он знал о бомбардировке Нанта, сокрушался: — Жаль! Такой был красивый город!.. Подумать только: ведь это мы виноваты, что его разбомбили. Но что поделать, если зенитные пулеметы были установлены даже на крыше госпиталя! Страшно представить, как будут о нас судачить его жители, узнав, кто занимался составлением плана зенитной обороны их города…
О многом хотелось поговорить, но оба были уставшими, отложили на завтра. Увы, на следующее утро большую группу узников отправили в Маутхаузен. Анж оказался в их числе. Эх, Анж, Анж… Такая неожиданная встреча, еще неожиданней разлука! Увижу ли тебя еще, договорим ли о том, о чем не успели в Бухенвальде? Ведь я тебе не сказал самого главного — ты полностью оправдал свое имя: Анж — ангел! Ты им и оказался, нашим самым настоящим ангелом-хранителем. Ты и Ив с улицы Ада (рю д’Анфер)! Сколько доблести, доброты, сознания долга скрывалось за вашими упрямыми, бесстрастными, но обыкновенными все же лицами!..[50]
С Добричко и Средоем встречались мы часто. Перед Добри, работником «Шрайб-штубе», были открыты все двери и ворота. Нет, среди узников Бухенвальда не было особо привилегированных. У занимавших руководящие посты были, конечно, более широкие права и возможности — это так. Но в остальном они были равны с другими. И все-таки были «номера» со льготами. Взять хотя бы меня. Немногим предоставилась возможность быть на приеме чуть ли не в первый же день прибытия в лагерь и беседовать с самим «ЛА-І». Со мной это случилось. Правда, Решке ничего не обещал, никаких льгот не сулил. Поговорили с ним, как человек с человеком. Но и этот разговор сам по себе дал мне огромную моральную поддержку. Лишь в одной льготе нуждался я — в доверии, возможности участвовать в борьбе. И вот, когда кончался карантин, Добри сообщил, что меня решено определить на завод «Густлов-Верк». Там, мол, нуждаются в специалистах-металлистах. Особенно в знающих языки. Так и сказал: «Решено». Как, кем, почему, с какой целью — ни слова! Поначалу я обиделся за недоверие — знает же он меня! Потом, поразмыслив, успокоился: Добри не мог иначе, не имел права. Мой и еще несколько других номеров из нашего транспорта были утром вызваны к воротам, к «шильд»-щиту такому-то. Там пристроили к большой колонне, готовой выйти за зону на работу. Быстрым маршем привели на территорию завода «Густлов». Меня отправили в цех № 11, где изготавливались стволы для карабинов «98-К». У совершенно мне незнакомых станков, нарезавших канавки в стволах, стояли узники в форме советских военнопленных. На головах у некоторых были буденовки, на спинах краской выведены буквы «СУ» (Совьетунион).
Гражданский мастер-немец подвел к «станку». Над столом сверху горела яркая лампочка с матовым стеклом. Рядом стояли три тележки — на одной стволы карабинов, две другие пустые. Объяснил работу: проверять на свет внутренность стволов. Если в нарезках увижу раковины, то складывать такие стволы в тележку с браком, хорошие стволы — в другую. Операция простая. Но яркий блеск внутри стволов больно резал глаза, а работать надо было десять часов. Глаза уставали, воспалялись, слезились…
— Тут слепнут месяцев через шесть! — услышал я будто не мне, а про себя, сказанные слова работавшего поблизости военнопленного. Украдкой глянул на говорившего. Было ему на вид лет тридцать. Спокойное, бледное, не очень красивое лицо. Движения размеренные, несуетливые, как у уверенного и опытного рабочего-фрезеровщика.
Гражданский, контролируя мою работу, оставался доволен…
— Покурим! — услышал я рядом с собой. Тот же военнопленный! Я знал: под таким словом «покурим!» подразумевают «сделаем перерыв!». Выйти в туалет, размяться, получше познакомиться с новым товарищем хотелось.
— И чего ты так здорово впрягся? — обратился он ко мне, когда мы остались в туалете одни. — Хочешь зрение потерять? Тут, брат, надо работать спокойно: тише едешь, дальше будешь! Короче, больше сил сохранишь. И здоровья. Даже немцы свою поговорку «Лангзам, абер зихер! Цайт шинден — крефте ерхалтен» — (Медленно, но верно! Время тянуть — силы сохранять!) переиначили в «Коммандо икс — работа никс!»
Совет принял к сведению: дольше держу ствол, зажмурившись и не глядя внутрь, медленней откладываю, так же медленно беру следующий. Действительно — куда спешить?
— Что-то ты мало в брак откладываешь! — заметил через несколько дней мой новый знакомый: — Не стесняйся! Очень важно, чтобы в стволах не было ни малейшего брака. Во-первых, этот брак опасен при стрельбе — может ствол разорвать. Во-вторых, рассеивание при нем большее, убойности меньше…
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное