Читаем Записки бойца Армии теней полностью

В короткий срок Сашка-«Цыган» стал знаменитейшей фигурой в кругу уголовников и завоевал благосклонность у эсэсовцев. Среди садистов, пригревшихся в ревире, он приобрел популярность как знаток практической медицины, так как ввел свои способы лечения больных. Наиболее универсальным и действенным был ледяной душ. В лютую зиму по распоряжению старшего санитара больного тащили в умывальную комнату, раздетого догола, укладывали в бетонную вазу-раковину и открывали все краны, требуя, чтобы он не шевелился, когда на него устремляются потоки ледяной воды… Естественно, больному не удавалось сделать это до тех пор, пока он не терял сознание. Как только он доводился до степени полной неподвижности, его извлекали из раковины и бросали на цементный пол. Старший санитар, обнажая крупные сверкающие зубы, утверждал, что никакая болезнь не может выдержать такого испытания, и не его, мол, вина, если больной расстанется с жизнью раньше, чем исчезнет его болезнь. Труп убитого увозили в крематорий, а его суточный паек становился трофеем одного из санитаров. Но… ничто не вечно под луной, и после долгой и жестокой борьбы «красные» политические одержали верх над «зелеными», Сашка-«Цыган» и его приспешники, как и все другие уголовники, были низложены.

Итак, перед «пиратами» стоял «знаменитый лекарь» Сашка-«Цыган». Он, правда, потерял прежний лоск и был с печатью смертельной болезни на когда-то лоснящейся от жира нагло-зловещей роже.

Прошел короткий миг удивления и некоторого замешательства. И вдруг со всех сторон зашумели, зашикали, зашипели «пираты»… Те, кто мог, вышли навстречу нежданному гостю.

— А-а-а! Господин полицай! Приятная встреча!.. — Добро пожаловать, милейший благодетель!..

Кто-то из «пиратов» только сейчас сообразил, кого судьба забросила к ним в палату:

— Братва! Да это же Сашка-«Цыган»!.. — и сразу перейдя на церемонный тон, с низким поклоном, придавая интонациям радушие хлебосольного хозяина, заговорил:

— Нижайшее тебе почтеньице, сукин сын! Проходи без стеснения, гостем будешь!..

Наверно впервые со дня основания ревира под низким потолком мрачной палаты взметнулся всплеск веселого смеха. Услышав его, даже лежачие «пираты» силились приподнять свои высохшие тела, упираясь в жесткие матрацы ватными, бессильными руками. Обескураженный таким непонятным приемом, когда-то гроза узников, «Цыган» делает несколько шагов вперед… На его полинявшем лице беспокойно суетится, ерзает глупая, растерянная улыбка. Испытывая замешательство, он не знает, что предпринять и как себя вести в этой сложной обстановке. Кто-то из «пиратов», тяжело дыша, из задних рядов протискивается на середину и, став в позу оратора, поднимает руку. Палата затихает.

— Братцы-пираты!.. — он старается придать интонациям бесцветного голоса торжественный тон. — Нам выпало редкое счастье: в нашу семью на вечное поселение припожаловал известный всем живоглот Сашка-«Цыган». Предлагаю встретить его, паразита, с достойными его персоне и чину почестями…

Тон — игриво-иронический. Но в смысле слов и в мимике лица говорящего промелькнуло что-то неукротимо-жестокое, и это едва уловимое движение незримой искрой пронизало души «пиратов», побудило их волю к действию. Волю, которой, казалось, уже больше не существует…

Кто-то из толпы «пиратов» выкрикнул тоном человека, сделавшего открытие:

— Попотчевать его, братва, тем, чем он нас потчевал!..

Его мгновенно поддержали: — Тащи, браток, черпак! Да врежь ему, суке, между глаз! Сашка-«Цыган» еще далек от мысли, что ему угрожает опасность, но чувствует себя прескверно. Потеряв власть, став простым смертным, он ощущает на себе враждебные взгляды. Однако, по его соображениям, прошлое пора забыть. Кого он убивал, тех уже нет на свете. А если руки в крови, так в те времена любой человеческой жизни цена была копейка. Стоит ли теперь вспоминать?..

— Ну, что стоишь? Проходи! Сейчас отведаешь черпачка! — подступают к нему «пираты».

— Шутите, братцы… — растерянно выдавливает из себя Сашка.

— Гитлер тебе братец, подлюга! — захлебывается в злобе один из «пиратов», и палата наполняется угрожающими голосами десятка людей.

Сашка, почуяв, наконец, недоброе, делает попытку отступить к двери, но в этот момент взмывший под потолок черпак с глухим звуком опускается на его голову. Под новый всплеск грозных выкриков «Цыган» отлетел от двери и схватился за ушибленное место:

— Братцы! Да что это вы? Больно же, убить так можете!.. Гнусавая жалоба бывшего добровольного палача, вопль животного страха, заключенный в ней, могли вызвать только смех и отвращение.

— Вот что-о-о, жизни своей стало жалко? А когда сам убивал, думал, что и другим жизнь дорога?.. Ты скажи, паразит, сколько душ загубил?

Удар ногой в пах не дал произнести «Цыгану» ни слова. Он взвыл сломавшись надвое, так что голова, описав дугу, устремилась к полу. Над ним заклокотала стихия ненависти, получившая свободу для своего проявления.

Дверь палаты широко распахнулась: услышав необычный шум, сюда заглянул дежурный санитар:

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары замечательных людей

Воспоминания: 1802-1825
Воспоминания: 1802-1825

Долгие годы Александра Христофоровича Бенкендорфа (17821844 гг.) воспринимали лишь как гонителя великого Пушкина, а также как шефа жандармов и начальника III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И совсем не упоминалось о том, что Александр Христофорович был боевым генералом, отличавшимся смелостью, мужеством и многими годами безупречной службы, а о его личной жизни вообще было мало что известно. Представленные вниманию читателей мемуары А.Х. Бенкендорфа не только рассказывают о его боевом пути, годах государственной службы, но и проливают свет на его личную семейную жизнь, дают представление о характере автора, его увлечениях и убеждениях.Материалы, обнаруженные после смерти А.Х. Бенкендорфа в его рабочем столе, поделены на два портфеля с записями, относящимися к времени царствования Александра I и Николая I.В первый том воспоминаний вошли материалы, относящиеся к периоду правления Александра I (1802–1825 гг.).Издание снабжено богатым иллюстративным материалом.

Александр Христофорович Бенкендорф

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное