Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Первыми новой ситуацией воспользовались мужчины, и общество это признало уже в середине 80-х, когда мужчина, меняющий вторую, третью, четвертую семью (а тем более подругу) перестал выглядеть странно (в отличие от женщины, в подобной же ситуации называемой «второй, третий, четвертый раз брошенной»). То есть вступление мужчины в течение жизни во множество союзов, официальных или неофициальных, кратких или долговременных, стало нормой.

Но затем точно так же в точно таких же ситуациях стали вести себя женщины. И они потребовали, чтобы общество признало поведение женщин по «мужскому» варианту нормой.

Разыщите московский журнал «Афиша» десятилетней давности. Тогда его рекламные страницы изобиловали фото девушек в стрингах и рекламировали клубы для мужчин. Откройте «Афишу» сегодня – там парни в стрингах рекламируют клубы для женщин.

Конечно, исход женщин в бизнес, вообще рост женских доходов, а также становление индустрии домработниц и нянь (а вы что думаете? В «Красную шапочку» засунуть деньги шоколадному зайцу в трусы только бездетные девушки ходят?) подвели под таким поведением материальный базис.

Но все же дело не в деньгах. Дело в массовом желании женщин вести себя по-новому, вести себя свободно, вести себя вне семьи (которую все больше вытесняет понятие «союза», в том числе и осознанно временного), по ходу дела заводя детей ради собственного удовольствия, – и при этом не терять ничего в социальном статусе.

А чтобы не терять ничего в социальном статусе, нужно быть абсолютно, стопроцентно уверенной в себе.

И вот тут подоспел «Секс в большом городе» – женские скрижали из девяносто четырех заповедей, катехизис из девяносто четырех глав, женская Большая Поваренная Книга («возьмите среднего офисного мужчину лет тридцати-тридцати пяти, слегка ошпарьте, затем добавьте перец, соль…»), – в которую разом сунули носики все русские женщины от Хабаровска до Калининграда.

А кому они еще могли поверить свои социальные и сексуальные желания? Где еще могли проверить, правильно ли поступают, давая от ворот поворот Гене, а также решая в течение месяца близко сойтись разом с Петей, Сережей и Сашей (какого бы пола Саша ни был (а) – в «Сексе в большом городе» было и про это). Эти женщины, эти даже самые незаметные (с виду) мышки и воробушки, «Сексом в большом городе» объединялись, как «Манифестом коммунистической партии» в конце XIX века объединялся сознательный пролетариат. Причем это новое женское Евангелие являлось продуктом сложным, многослойным, демонстрирующим, помимо идей, и бытовой уклад, – и то, что эта многослойность и этот уклад сегодня копируются и защищаются женщинами с яростью, с какой раньше они защищали лишь домашний очаг, лучшее свидетельство, что яд впрыснут в кровь зрительниц.

Я вот на днях пытался объяснить жене, что двадцать пар пляжных шлепок в гардеробе – это перебор (ну, шлепки в полосочку, плюс желтые с прозрачными ремешками, а также кожаные красные, и фиолетовые резиновые с цветочком между пальцев, и еще одни голубые, и одни розовые – это куда ни шло, а вот зачем, дорогая, тебе целых три пары одинаковых черных?) – но тут же мгновенно получил в ответ, что у Сары Джессики Паркер в сериале было 500 (пятьсот, дорогой!) туфель, включая изрядную часть от Джимми Чу и Маноло Бланик, которых у моей половины, между прочим, пока что нет ни одной.

И я прикусил язык.

Потому что для толкового ответа религиозному адепту нужно знать Священное писание не хуже адепта.

И выход «Секса в большом городе» на большой экран будет в этом смысле последней для мужчин возможностью понять своих женщин. И если просмотр вечер за вечером сериала вместе с женщиной выглядел, с точки зрения классической мужской психологии, не по-пацански, то вот в кино жену или подругу пригласить – это нормалёк.

Айда в кино, ребята.

2008

Акции царствия небесного

Быть атеистом в России становится не то чтобы опасно, но не уютно. А быть верующим означает вести себя как все: то есть откупаться от бога.

Не так давно я невольно обидел двух женщин, с которыми ехал в поезде. Им было под пятьдесят, и они были подруги. Одна, которая постройнее и поухоженнее, была пообразованнее и посостоятельнее. Другая была совсем простой. Словом, чеховская пара, Толстый и Тонкий, только в зеркальном (включая гендерное) отражении.

Мы ехали с ними из Петербурга в Москву и довольно мирно болтали. И вот, когда речь зашла о пасхальном чуде нерукотворного огня (дело было сразу после Пасхи, и телеканалы взахлеб показывали верующих в Иерусалиме, которые проводили благодатным – по их мнению – огнем по своим рукам и лицам, избегая, впрочем, проводить по волосам, усам и бородам), я довольно скептично об этом отозвался.

Я сказал, что был случай, когда бармен неловко опрокинул мне на рукав горящий абсент, но я преспокойно сидел и ждал, покуда он, кудахча, не собьет пламя тряпкой, поскольку знал, что спирт не горит, а горят пары спирта – то есть, исходя из неопалимости пиджака, все же не делал выводов о святости бара.

– Вы богохульствуете! – вскричала та женщина, что потолще.