Записки Черного охотника

Так оно и было. Мха, травы и прочей мелкой лесной растительности на широченной — более полутора ярдов в ширину — тропе не было. Лишь влажная истоптанная земля. И на этой земле можно было разглядеть фрагменты тех самых отпечатков, что привели нас в лес из «Улыбки Моники». Кое-где громадная ступня отпечаталась целиком, ясно и четко.

Мы двинулись вдоль лесного проспекта — на удивление прямого, словно проложили его вдоль натянутой нити. Путь наш оказался недолог. На краю поляны тропа завершилась почти круглым натоптанным пятачком футов пятнадцати в диаметре. Дальше никакой, даже малозаметной тропиночки не было.

Заинтригованные, мы повернули обратно — и на другом конце поляны натолкнулись на точно такой же пятачок, завершавший тропу. Или начинавший. Было в ней полсотни ярдов, не больше.

— Ну и как тебе это видится, Элис? — спросил Кеннеди. — Я имею в виду, как ты представляешь себе процесс возникновения этой авеню?

Процесс я представляла однозначно: отделение бигфутов марширует колонной по одному; дойдя до конца поляны, выполняет команду бигфута-сержанта: «кру-у-у-гом!» — и шлепает обратно. И так весь день, туда-обратно, до бесконечности… Бред какой-то.

Озвучивать идею о строевой подготовке бигфутов я не стала. Вместо этого сказала:

— Надо бы поработать со здешними следами…

— Через полтора часа начнет смеркаться, — намекнул Кеннеди. — Может, заглянем сюда в другой раз, когда у нас будут с собой спальники и палатка?

Я намек проигнорировала. Всё равно Кеннеди понятия не имел, куда нам идти. Кружить впустую по буеракам надоело. Ночевка в лесу становилась реальностью. Надеюсь, этот бойскаут еще помнит, как разводить костры из насквозь сырых веток…

Но долго проработать со следами нам не довелось. Я измеряла рулеткой наиболее сохранившиеся из них, диктуя Кеннеди цифры, когда он перестал записывать и удовлетворенно констатировал:

— Ну вот, и голодные галлюцинации начались. Слуховые…

Я прислушалась. Где-то очень далеко, за тридевять земель, звучала песня. Слов не разобрать, но мелодия была та самая — заворожившая нас лунной и звездной калифорнийской ночью…

* * *

— Когда ребята, оставшиеся кашеварить, сказали, что вы так и не возвратились из леса, я сразу понял: заплутали с непривычки. И включил трансляцию на полную мощность.

Глэдстон показал на сосновый ствол. В наступающей темноте мы с трудом, но разглядели там громадный динамик.

— Мы часто используем эту штуку, если кто-то задерживается в лесу… Как ваши успехи? Обнаружили Мистера Большую Ногу?

Кеннеди покачал головой. Потом спросил:

— А у вас есть новости? Экологи больше ничего не предпринимали?

Теперь покачал головой Глэдстон.

— А где живет Оруэлл? — спросила я.

— Не знаю… Где-то там у него бревенчатый домик, впрочем, вполне благоустроенный… — Глэдстон сделал широкий жест в сторону леса.

— Лихо с ним сегодня обошелся Панасенко… — сказал Кеннеди. — Скажите, если экологи все же добьются своего, дорога пойдет в обход леса и услуги лесорубов не станут нужны, — вы и ваши товарищи сильно пострадаете?

Глэдстон ответил, не задумываясь:

— Если планы поменяются именно сейчас, не позже, — то не пострадаем. Именно в конце осени можно очень удачно завербоваться на лесные промыслы Орегона. Там есть районы, где рубить и вывозить лес можно лишь зимой… Но если Скруджерс вдруг откажется от наших услуг спустя пару месяцев — ребята до следующего сезона будут сидеть без работы. И без денег.

— Кстати… Вы не боитесь, что сегодняшние пикетчики ночью что-нибудь сотворят с техникой? — спросила я. — Будете выставлять охрану?

— Незачем, — сказал Глэдстон. — Панасенко подумал об этом заранее. Каждую ночь мы выпускаем на площадку собак — до утра.

Собаки здесь были внушительные — четыре здоровенные, не совсем чистокровные алеутские лайки. Длинная густая шерсть позволяла им проводить на улице и гораздо более холодные ночи…

Кеннеди спрашивал что-то еще, но я уже не слушала. Валилась с ног от голода и усталости.

* * *

…Наступающую ночь мы вновь собирались провести в засаде. Но не сложилось. После обильного ужина — на этот раз не сопровождавшегося потреблением этилового спирта — в сон потянуло со страшной силой.

И мы с Кеннеди улеглись спать, решив, что проснемся, если ночной визитер вновь заявится в гости столь же шумно.

Проснуться нам не довелось. Бигфут, если даже и побывал вблизи «Улыбки Моники», вел себя тихо. Снег в эту ночь не выпал, и никаких подозрительных следов поутру не обнаружилось.

На рассвете орлы Панасенко засобирались в лес, — пикетчиков в окрестностях лагеря не наблюдалось. Мы же с Кеннеди поехали в Чиллатогу. Глэдстон тоже собрался было с нами, но мы заверили, что на наезженной грунтовке не заблудимся, даже если возвращаться придется ночью. Он с неохотой вручил нам ключи от «Лендровера» и попросил привезти фильмы с русским переводом, которые должны были прислать в поселок. Невеликую видеотеку «Улыбки Моники» лесорубы уже пересмотрели по несколько раз.

— Ты обратила внимание на одну характерную деталь? — спросил у меня Кеннеди перед самым отъездом. — На поведение собак в ночь визита бигфута?