Записки экспедитора Тайной канцелярии

Представление было назначено на вечер. На этот раз Вангувер не заставил гостей ждать. Прибыл минута в минуту, как договаривался с Ушаковым. Зачем зря гусей дразнить? А вот Самойлов, сопровождаемый Егоркой, припоздал, на бегу кинул плащ слуге и с трудом протиснулся в залу, битком набитую жаждавшей зрелища публикой. Ему пришлось вытягивать шею, чтобы увидеть представление поверх голов. Как ни странно, но весть о безвременной кончине Орлова не затмила славу голландского фокусника. Она разлетелась по столице в мгновение ока и заставила почтенных отцов семейств, их супруг и даже отпрысков прибыть в дом Ушакова на ассамблею.

– Итак, господа, – Вангувер появился в зале, и публика, словно по мановению волшебной палочки, стихла в единый миг. – Я имею честь видеть вас на моем представлении. Я попросил бы. – Вангувер обвел зрителей улыбчивым взглядом, словно выбирая, и остановил свой взор на хорошенькой княжне Долгорукой. Он обратился к ней с просьбой: – Я попросил бы вас помочь мне.

Княжна зарделась, но все же вышла на импровизированную сцену. Вангувер усадил ее на стул.

– Я попрошу вас держать руки перед собой.

Долгорукая вытянула ладони и улыбнулась в предвкушении чего-то необычного. Вангувер накинул на них платок, затем взял изящную золотую шкатулку, открыл ее и продемонстрировал публике, что та пуста. Снова закрыл и отдал в руки барышни, накрытые платком. Неспешно соединив концы ткани, он взял у ассистентки с подноса алую ленту и перевязал ею платок. Получился изящный узелок, который ни на миг не покинул рук княжны. Вангувер снова обратился к Кэт, и та протянула ему ножницы, фокусник сделал ими пару движений в воздухе и передал даме.

Долгорукая самолично разрезала узел, концы платка упали, но ничего необычного не произошло – шкатулка обнаружилась на своем прежнем месте. Публика начала недовольно перешептываться, не понимая, где же обещанные чудеса. Вангувер улыбнулся, взял из рук княжны шкатулку и открыл. На этот раз не птица, а мышь вылезла из нее. Княжна оторопела: если бы знала она, какой сюрприз таит предмет, что так долго держала она в своих руках, то ни за какие сокровища мира не согласилась бы принимать участие в представлении. Она до смерти боялась мышей. Долгорукая зажмурила глаза, негромко, насколько позволял придворный этикет, взвизгнула, вскочила со стула и бросилась к батюшке, что заливисто смеялся в первом ряду кресел.

Андрей Иванович, сидевший рядом, и сам был немало восхищен увиденным. Ну? Как на этот раз объяснит Самойлов секрет фокуса? Неужели мышь тоже за нитку была привязана? Он оглянулся в поисках Ивана и заметил, что тот вовсе не на Вангувера смотрит, а разглядывает стены гостиной. Почти ежедневно является он сюда для доклада, а тут словно впервые увидел.

Самойлов действительно разглядывал гобелен. Все дело в том, что чем-то он напоминал шпалеру покойного графа Орлова, от которой злоумышленники, проникшие через камин, отрезали кусок. Иван протолкнулся ближе к стене. Ну точно, и на этом ковре тоже была изображена сцена охоты. Но если на орловском красовались изящная всадница и ее свита, то здесь огромный медведь стоял на задних лапах, окруженный собаками. Иван обернулся на Егора и увидел, что тот напрочь забыл о служебном долге. Расплылся в блаженной улыбке и, словно дитя малое, не мог оторвать глаз от мышонка, что бегал по руке Вангувера.

– Ты что сюда пришел фокусы смотреть? – зашептал с укором Самойлов и вывел Егорку из залы.

– Так, ваша милость, я такого никогда не видел.

Егорка и впрямь увлекся представлением, забыв о главном: запомнить рисунок гобелена в доме Ушакова, дабы потом найти схожее изображение в торговом доме. Там тогда хранились копии гравюр. По ним придворные тогда часто заказывали себе и гобелены, и картины. Мы обыскали немало пыльных полок, прежде чем нашли то, что стало впоследствии разгадкой тайны гобеленов. Эта гравюра изображала рисунок, который впоследствии был разбит на несколько фрагментов. Любопытно, что один из них висел в доме у графа Орлова, а другой – у Ушакова, хотя вместе они были единой картиной.

Глава VII,

о гневе Ушакова и его прозрении