Записки Флэшмена. Том 2.

— Возможно, Жанне д`Арк еще только предстоит перевоплотиться. Но вы легкомысленны, приятель. Ставите под сомнение мой разум. Ах, да, да! Но скажу вам: все свершается по велению установленного закона, и те из нас, кто осознает свою судьбу... — тут он постучал пухлым пальчиком по моему колену, — смогут проникнуть в планы Высшей Силы, которая управляет нами.

— Да что вы говорите? Отсюда один шаг до Всемогущего. Интересно, кто же перевоплотился в вас? Барон Мюнхаузен?

Бловиц с возмущенным возгласом откинулся в кресле, теребя ус.

— Ах, `Арри, `Арри, вы неисправимы! Но меня не смутит ваш scepticism meprisant[743], ваша derision Anglaise[744]

. Вы будете смеяться, когда скажу, что, едва увидев вас, я понял, что наши судьбы связаны навеки. «Посмотри на этого человека, — сказал я себе. — Это часть твоего фатума». И это так, мы связаны — я, Бловиц, в котором вновь ожил Тацит, и вы... Ах, но кто же воплотился в вас? Мюрат, быть может? Ваш принц Руперт[745]? Наверняка какой-нибудь отчаянный рубака... — Толстяк подмигнул. — Или вас больше устроит, если я назову вас шевалье де Сенгальт?

— А это еще кто такой?

— В Италии этого человека называли Казанова. Ага, в точку! Узнаёте сами себя! Ладно, ладно, смейтесь сколько влезет, но мы связаны Роком, вы и я. Вот посмотрите, mon ami[746]! Да-да, посмотрите!

Он меня раскусил как пить дать, и знал, что главный резон, по которому я вожу с ним компанию во время нечастых своих визитов в Париж — эту грязную дыру, что ничуть не лучше Порт-Морсби[747], — заключается в его способностях служить пропуском во все светские салоны и устроить знакомство с любой из пташек, коими город просто кишит. При этом я не имею в виду всяких там заразных оперных потаскушек или девочек из кан-кана — речь о высококачественных обитательницах приличных отелей и завсегдатаях дипломатических приемов. В томных взглядах этих красоток вы прочитаете такое знание плотских утех, какого даже вавилонской блуднице не снилось. Мой совет начинающим ловеласам: забудьте про «Мулен Руж» или Пигаль и отправляйтесь на посольскую вечеринку на Рю де Лисбонн, положите глаз на какую-нибудь графиню с роскошными формами — и ко времени, когда ночь подойдет к концу, вы узнаете кое-что, о чем не станете рассказывать своим внукам.

Вопреки тому, что внешне Бловиц напоминал кусок пудинга на ножках, он был в высшей степени наделен даром привлекать к себе женщин, которые слетались на него, как мухи на компот. Сомнений нет, в их глазах он выглядел безобидным чудаком, способным рассмешить и пощекотать нервы жуткими байками. Помимо прочего, в кильватере у него следовал мужественный красавец Флэши, а это, скажу без ложной скромности, вовсе не стоит сбрасывать со счетов. Полагаю, вы можете сказать, что он играл роль сводника при мне — только не вздумайте вообразить, что я презирал его или не разглядел спрятанного под оболочкой веселого фланера твердого ядра. Я всегда уважал людей, хорошо знающих свое дело, кроме того, никогда не упускал из виду рассказ (услышанный не от одного заслуживающего доверия источника) о том, как Бловиц начал карьеру во Франции, соблазнив жену своего нанимателя, после чего эта парочка столкнула несчастного рогоносца с прогулочного ялика в воды марсельской гавани и, оставив бедолагу захлебываться, отправилась прямиком к алтарю. Да, я склонен был в это поверить. Ходила еще одна история, несомненно правдивая, что, когда в ранние годы работы в «Таймс» начальство решило выставить его за дверь, Бловиц пригласил редактора на обед. Когда тот пришел, за столом его ждали парижские послы всех ведущих держав. «Таймс» демонстрация показалась убедительной.

Вот вам портрет месье Анри Стефана Опперт-Бловица[748], и если я уделил так много места ему и его идиотским взглядам на «связь судеб», то это потому, что именно из них выросло все это сумасшедшее дельце, едва не стоившее мне шкуры, а заодно едва не начавшее великую европейскую войну. Последняя, впрочем, обязательно случится рано или поздно, попомните мое слово, если этого выскочку-кайзера не поставят на место. На месте Асквита[749] я бы разделался с этим вонючим поросенком по-тихому — найдется немало парней, которые провернут такую штуку тыщ за десять, после чего исчезнут в колониях и — ищи-свищи. Но во мне, как понимаете, говорит разумный человек, а не политик.

Но это все к слову. Вернемся к концу 77-го, когда столь непохожая парочка — Бловиц и Сэм Грант, бывший президент Соединенных Штатов, заставила меня ступить на гибельный путь и проделала это (как зачастую оно и бывает) совершенно безобидным вроде бы образом.