Записки гадкого утёнка

Ну что же, раз пришло, то заходи —Огромное, косматое, лихое…Мне надо уместить тебя в грудиСо всем твоим звериным диким воем,Чудовищное горе. Время игрДавно прошло. Померкли небылицы.В мой дом ворвался разъяренный тигр,И с этим тигром я должна ужиться.

Выталкивать нельзя, иначе съестИ ближнего, и дальнего соседа —Всех, кто беспечно лепится окрестИ ничего о нем не хочет ведать…Не вытолкнуть, но и не продохнуть.О если бы судьба сняла излишки!Что значит всё вмещающая грудь,Придется мне узнать не понаслышке.

Нельзя выталкивать, нельзя забывать то, что врывается с экрана телевизора (тогда это были Бендеры). В какой-то миг муза не поет, а кричит. Но эти прорывы не зачеркивают воли к внутренней тишине и творческой радости, рожденной в тишине. Неверно, что после Освенцима нельзя писать стихов. Можно и нужно. Стихи помогли Шаламову выжить на Колыме — он об этом писал Пастернаку. И после Колымы сам писал стихи, классически сдержанные стихи о Севере. Я не думаю, что вся правда о Колыме была в «Колымских рассказах». Правда была и в этих стихах. И одна правда уравновешивала другую.

У Гроссмана в «Жизни и судьбе» есть замечательный персонаж Иконников, который сперва потерял веру в Бога, а потом снова ее нашел. Вторую веру ему принесла деревенская женщина, пожалевшая немца. Меня больше убеждает другое: тишина горных хребтов в час зари. Неужели могучий дух, создавший этот венец света над застывшим порывом вверх, этот поток красоты, не способен смыть след грязи и крови? Встреча света с формой вызывает внутренний свет, и встречаясь с внутренней формой, этот свет делает личность творческой. А там все равно, что творить. Можно и дрова колоть. Никогда не забуду Пан Юня:

Как это удивительно! Как это сверхъестественно и чудесно!Я таскаю воду, я подношу дрова!

Я до сорока лет не понимал, что можно вглядываться в обыкновенный древесный ствол, облитый вечерним светом, как в «Чаек над Темзой» или «Возвращение блудного сына». Я этому научился, глядя, как рядом со мной рождались стихи.

Все было так обыкновенноИ вдруг — ожог!Собрался свет со всей Вселенной

В один пучок.О, Господи, для сердца слишком,Отбавь огня!Твоя невиданная вспышкаПрожгла меня.Кто рану жгучую остудит?Весь мир иссяк.В единый миг твое «Да будет!»Пронзает мрак.

С небес обрушилась лавина.Преграды нет.В дрожащей капельке единойВселенский свет!Так вот что значит откровенье:Творящий вихрь.В душе единственной — скрещеньеВсех душ живых.

Школьником я чувствовал кругом пустоту и невыносимо скучал. Спасали только книги. Потом стали спасать картины. Я ходил к импрессионистам, как к обедне… Не буду перечислять всех ступеней. Я учился творческому состоянию десятки лет. И поэтому отвергаю возражение, которое у читателя, может быть, сложилось: я, дескать, не творец. Что значит — не творец? Не пишете стихов? И я не пишу. Вы не способны любить? Не способны искать счастье в счастье другого? Не способны делать любое дело с любовью? Разжечь костер в лесу — с радостью? Я всему этому научился до того, как почувствовал потребность и силу писать, одно за другим, свои эссе. И на этом мое ученье не кончилось.