Записки грибника

В двух словах, он рассказал, как его найти. Пришлось пообещать. Ещё раз, попрощавшись, они ушли. Да и я не задерживался, навел порядок и убрав бумаги, побрел домой, сегодня суббота и кажется за прошедшую неделю, заслужил баньку…

В усадьбе Никодима было всё как обычно, как будто меня и не было целую седмицу. Орали гуси, квохтали куры, мычала корова зорька, требуя чтоб её подоили. Бестолковые козы пытались через загородку дотянуться, до ещё зеленых веток, растущей рядом с загоном, яблони. Смирная кобылка, запряженная в телегу, стояла у открытых дверей сарая и изредка вскидывала морду, с надетой торбой. Ловила горсть овса и начинала меланхолично жевать, посматривая по сторонам своими большими лиловыми глазами.

— Смотрите, кто к нам пришел? — Из темноты конюшни вышел Никодим. В руках он нес большой мешок набитый чем-то мягким. Забросив его на повозку, пошел мне навстречу, протянул руку и со словами, — 'вернулся блудный сын', - похлопал меня по спине и слегка приобнял. Потом отстранил, взял за плечи, осмотрел и вынес вердикт, — Отощал.

И громко закричал на весь двор, — Марфа! Марфа, карга старая, тебя, где черти носят?

— Почто орешь, ирод? — Старушка вышла из птичника с лукошком полным яиц. Увидев меня поставила его на землю у невысокого крылечка, отряхнула руки о фартук, развела их и со словами — Федор, совсем стариков забросил. — Пошла мне навстречу.

Я обнял и ощутил как её плечи, вдруг затряслись от плача.

В недоумении посмотрел на стоящего рядом деда, он пожал плечами, и буркнул что-то отворачиваясь.

Разгадку узнал позже, и она была, к сожалению печальна. В слободе стрелецкой, в Ростове, пожар сильный случился и вся семья младшей дочери погибла. Занялось ночью, когда все спали, к несчастью был сильный ветер и пал пошел со страшной силой, деревянные дома вспыхивали в мгновение ока. В ту страшную пору погибло почти тридцать человек, женщин детей стариков, многие остались только с тем, в чем успели выскочить из огня. Но другим повезло меньше…

Упокой Господи души рабов твоих.

Часть пятая (шаг в сторону)

Анисим отодвинул кружку с вином, с тарелки взял моченое яблоко, откусил и стал медленно жевать, не сводя с меня взгляд серых, внимательных глаз. Проглотил. Отпил глоток, ладонью вытер усы, — Почто пытаешь, откуда я родом.

— Слышал о тебе…

— Доброе аль худое?

— Всяко слово народ молвит, но больше доброе. Бают что вымысливаешь разное. Правда ли что ты в учениках ходил у Ивана Федорова?

Он усмехнулся, добродушно, отчего вокруг глаз собрались маленькие морщинки придавая лицу выражение старого доброго дедушки, — Вот ты об чем. Тебе поведать, как оно было?

Я как китайский болванчик закивал головой, так в этот момент откусил пирога с капустой

'Мой вам совет, не берите пироги у лотошников, тухлые'

и с трудом сохраняя на лице добропорядочное выражение, пытался прожевать.

'Найду этого 'родственника' Алексашки Меньшикова, пришибу…'

Он, показалось, понял мои страдания, улыбнулся в усы, взял кружку со стола, в которую долил немного вина из стоявшего рядом кувшина, пригубил, вернул обратно. Рубиновая капелька повисла на седом волоске, языком слизнув её, начал свой рассказ.

Это мне дед мой Пилип, на обратном пути поведал.

' По пыльной дороге, разбитой прошедшими обозами, под лучами палящего солнца, ползет телега, запряженная каурой лошадкой. Жарко всем. И старому и малому, а Лыська, казалось, заплетается всеми четырьмя ногами уныло опустив морду почти до самой земли, изредка роняет капли белой пены.

— Тпру. — Дед натягивает веревочные вожжи.

— Ониська! — Позвал он внука. Притулившегося за его спиной на куче сена. Не услышав ответа, полуобернулся и потряс за плечо, — Ониська, иди за водой.

— Что деда? — юноша сел, потер руками лицо, словно пытался стереть сонную одурь или просто, чтоб проснутся.

Дед уже успел слезть с возка, и стоял сбоку лошади, поправлял постромки, — Воды принеси, животину напоить. — Потом поднял взгляд на синее небо на котором не было ни одного облачка. Яркое солнце висело над самой головой, вздохнул. — Надо переждать маленько.

— А чего мы здесь, встали? — Отрок соскочил с повозки, и пошел к задку, где висело подвязанное ведро.

— Тебя забыл спросить, — Огрызнулся старик, и посмотрел в сторону ручья. — 'Да ну их, у воды станешь, найдется, кто ни будь, до чужого добра охочий'