Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Незадолго до своего отъезда Нольде разослал нашим миссиям и консульствам за границей циркуляр о свидетельствовании нотариальных актов в связи с изданными нами законами и распоряжениями касательно неприятельских подданных. Теперь в моё уже управление Бентковский разослал «контрциркуляр», ссылаясь на какое-то заключение Юрисконсультской части министерства юстиции. Оба циркуляра были скреплены подписью Сазонова. Полное недоумение за границей, скандал. Бентковский конечно, скрыл от нашей Юрисконсультской части факт посылки контрциркуляра. Как только я об этом узнал, то, недолго думая, съездил в министерство юстиции, где у меня были друзья, получил на руки копию с заключения Юрисконсультской части министерства юстиции, на которое Бентковский ссылался, и, убедившись, что Бентковский сделал из него ненадлежащие выводы и «передёрнул», я доложил всё дело Сазонову, заявив, что лишь временно управляю Юрисконсультской частью в отсутствие Нольде, но, защищая интересы дела, не могу допустить рассылки II Департаментом контрциркуляров по юридическим вопросам, в которых этот департамент ничего не понимает. Сазонов, авторитет которого, несомненно, подрывался наличием его подписи под противоречащими друг другу документами, страшно рассердился и по телеграфу отменил циркуляр Бентковского. Так слабости человеческой природы врывались в и без того сложную, напряжённую и не всегда счастливую работу МИД в это горячее время.

«Щекотливый вопрос» внутренней политики

Перед самым приездом Нольде тот же Арцимович, которому так не повезло в еврейском вопросе, снова дал мне поручение из области чисто внутренней политики. Дело шло об изменении Положения о Государственной думе и Государственном совете в отношении «права интерпелляции», то есть права запросов. Арцимович мне сказал, что, по имеющимся у Сазонова сведениям, в думских кругах есть мысль о расширении права запросов у Государственной думы, что сам Сазонов очень сочувствует такому расширению и хотел бы внести соответствующий законопроект.

Я был очень удивлён не тем обстоятельством, что Сазонов этим вопросом интересуется, а тем, что он думает внести законопроект. Поэтому, когда Арцимович предложил мне составить записку и проект соответствующих изменений на основании парламентской практики западноевропейских стран, я ответил, что при всём моём сочувствии не представляю, как у Сазонова поднимется рука внести подобный проект в Совете министров, ведь там «ихтиозавры» его живьём съедят за такое вмешательство министра иностранных дел во внутренние дела. Я говорил на основании тех сведений, которые имел из канцелярии Совета министров насчёт положения Сазонова в правительстве. На это Арцимович, довольно туманно, надо заметить, понимавший роль министра иностранных дел в императорском правительстве, ответил, что Сазонов ещё не решил окончательно, в какой форме поднять этот «щекотливый вопрос», но что он его интересует и что ему важно «существо дела». На языке реальной политики это означало, что Сазонов, устав получать щелчки от правой части Совета министров, решил опереться на Государственную думу, которая когда-то, 26 июля 1914 г., по случаю начала мировой войны, оказала ему такое доверие и полную поддержку.

Зная по опыту, что Арцимович не решает самостоятельно такие вопросы, как изменение конституции, я в тот же вечер, будучи у Нератова в связи с очередными делами, между прочим сказал ему о поручении Арцимовича. Нератов был уже в курсе дела и ответил, что он об этом деле знает, придаёт ему значение, но считает, что Сазонову не нужно прямо в него впутываться и тем более вносить законопроект. Но вместе с тем он подтвердил поручение Арцимовича и просил одновременно показать мою записку также и ему. Характерно было то, к чему я уже привык за эти два месяца, — мне давались поручения такого серьёзного характера без всяких «руководящих начал».

Что касается «расширения права запросов», то для меня как для юриста очевидно вставал вопрос: до какого предела? Ведь под этим расширением можно было ввести фактически и ответственность министров перед Государственной думой. При таком положении дела мне была предоставлена полная свобода действий, проистекавшая отчасти и из отсутствия точных и определённых намерений у Сазонова. Он, насколько я уже успел его изучить, не столько думал о какой-либо серьёзной реформе конституционного характера, сколько просто искал сочувствия и поддержки в думских кругах.