Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Через три дня я представил Нератову и Арцимовичу два документа: 1) объяснительную записку, в которой излагалось право парламентских запросов в важнейших европейских государствах, как с парламентским режимом, так и с так наз. конституционно-дуалистическим, то есть без парламентской ответственности, и 2) проект изменений действовавшего тогда права запросов Государственной думы и Государственного совета. В этом втором документе я руководствовался двумя соображениями: первое, что Основные законы, которые могли быть изменены только по инициативе государя, остаются неприкосновенными, и второе, что в пределах этих Основных законов Государственной думе предоставляется максимум прав в области интерпелляции правительства. Другими словами, не отступая от основного положения нашей конституции касательно ответственности правительства только перед монархом (о чём, конечно, Сазонов в это время не думал и для чего требовалось согласие государя), я проектировал возможность широкого контроля Думы над всеми действиями правительства, что являлось первой серьёзной ступенью к парламентскому режиму.

Зная, с другой стороны, истинное положение дел благодаря знакомствам, образовавшимся у меня к этому времени в различных ведомствах, я лично мало верил в осуществимость и удачу «пробного шара» Сазонова, но, сочувствуя ему, старался облечь этот проект в такие формы, чтобы нельзя было придраться к тому, что «изменяются Основные законы». В объяснительной записке помимо права интерпелляций я коснулся и других способов контроля со стороны парламента за деятельностью правительства, как-то: «парламентских анкетных комиссий» и т.п. В проект изменений наших действующих правил я это не вносил, но на словах сказал Нератову и Арцимовичу, что если Сазонов захочет, то я могу это немедленно сделать. Оба ответили, что это «преждевременно, надо посмотреть, как пройдёт вопрос о запросах».

На другой день при докладе дел по Совету министров Сазонов сам обратился ко мне по поводу моей записки и проекта о запросах и поблагодарил за обстоятельность изложения. Он сказал: «Мне теперь совершенно ясно, как нужно действовать». Я спросил его, не нужно ли дополнить проект другими положениями, о которых я упоминал в записке, но Сазонов сказал, что «пока» вполне достаточно и этого. Он при мне положил записку и проект в дела Совета министров, не для доклада, конечно, но, по всей вероятности, чтобы показать их своим единомышленникам, из которых в это время главным был А.В. Кривошеин.

Продолжать это дело о думских запросах пришлось уже приехавшему в самом конце августа 1915 г. Нольде. Его приезду я обрадовался очень, так как вести всю эту ответственную и напряжённую работу при таких тяжёлых для положения Сазонова условиях в Совете министров было мне иногда прямо невыносимо. Нольде, получив от меня полный отчёт во всех моих действиях, был сильно удивлён, что мне так много пришлось заниматься внутренней политикой. В особенности его поразило возбуждение еврейского вопроса и вопроса о расширении права запросов Государственной думы. По поводу поведения в этих вопросах Сазонова он сказал, что у него есть «столыпинская импульсивность» и что, вообще говоря, «Сазонов не трус», но что у него не хватает ни столыпинских талантов, ни столыпинского положения; что «Сазонов постоянно зарывается», забывая, что во главе правительства уже нет больше его свояка. Затем Нольде принял от меня все очередные дела и отправился к начальству.

Под вечер этого дня Нольде, вернувшись из сакраментальной «чайной комнаты», сказал мне, что он очень рад, что я «всем понравился» в ведомстве и что Сазонов очень меня хвалил за доклады по делам Совета министров и за скорость моей работы и учёность. Нольде, смеясь, сказал мне, что теперь я посвящён во все тайны бюрократической эквилибристики и стал крупным чиновником, что у меня нет никаких препятствий для карьеры в МИД и что он очень рад, что его выбор все одобрили. Этот милый разговор закончился получением отпуска на один месяц, так как, оказывается, В.М. Горлов заболел, и серьёзно, в Швейцарии. Я имел право на более продолжительный отпуск, но, вопреки настояниям Нольде, считавшего, что я должен воспользоваться обычным двухмесячным отпуском, я, зная тяжёлое положение Юрисконсультской части из-за количества работы, ограничился одним месяцем. Через два дня я уже прощался с Петроградом и ехал в Крым, где у нас под Севастополем были именьице и дача и где я не был с 1911 г., находясь в 1912–1914 гг. в заграничной командировке.

Сентябрь 1915 г.: настроения в армии