Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Пожалуй, самой яркой культурной достопримечательностью во время пребывания Джонса в Германии была выставка дегенеративного искусства в Мюнхене. «В Третьем рейхе, – говорил Гитлер в 1935 г. в Нюрнберге, – нет места кубистам, футуристам, импрессионистам и объективистским болтунам»[742]. Именно для того, чтобы показать ущербность этих направлений искусства, организовали выставку, которая открылась в июле 1937 г. На ней совершенно в произвольном порядке развесили работы таких художников, как Клее, Кокошка, Дикс, Гросс, Нольде, Бекман и Кирхнер, чтобы люди могли над ними посмеяться. Одновременно неподалеку от места проведения этой выставки, в «Доме немецкого искусства» (монументальном новом здании, построенном по проекту любимого архитектора Гитлера Пауля Трооста), проходила другая, одобренная нацистами выставка великого немецкого искусства. У публики был выбор – дегенеративное или целомудренное арийское искусство, и, судя по всему, люди в большей степени шли смотреть именно первую выставку.

В книге «Только что из Германии» (1938) английский писатель Джей Коул выразил общее мнение посетителей выставки: «Некоторые работы мне понравились, некоторые оставили совершенно безразличным, а некоторые я, честно говоря, совсем не понял». Англичанин отметил, что повсюду были развешены пояснительные таблички, а также вопросительные и восклицательные знаки, высмеивавшие экспонаты: «Нацисты как будто боялись, что посетители будут мало издеваться над работами». В зале находился мужчина средних лет (скорее всего, специально нанятый галереей актер), который подстрекал публику открыто издеваться над художественными работами, но, по наблюдению Коула, большинство людей вообще никак не реагировали на эти призывы: «Они с тупым видом ходили по залам, глядя на картины, как могли бы ходить в любой другой художественной галерее в дождливый воскресный день, после чего выходили на улицу». Несмотря на то, что сам Коул не был большим любителем авангардного искусства, посмотрев половину выставки, он вдруг ощутил неожиданный подъем чувств. «Смелость этих работ была заразительной, – писал англичанин. – Казалось, что ты вошел в здание сумасшедшего дома и понял, что уже в течение долгого времени ты сам хочешь стать сумасшедшим»[743].

Выставку дегенеративного искусства посетили Трумэн и Кей Смит вместе с Линдбергами. Кей была в ужасе от увиденного: «Вид уродливых и искаженных лиц со следами крови и блевотины, омерзительные и вульгарные сцены определенно вызывали физическую реакцию». После того, как друзья вышли на свежий воздух, Линдберг признался, что впервые в жизни хочет выпить. Кей, которая читала в американской прессе статьи, осуждавшие филистерство нацистов, почувствовала, что по крайней мере в вопросе оценки современного искусства полностью поддерживает Гитлера. «Я совершенно согласна с названием, которое фюрер дал этой выставке, – писала она, – и мне было приятно услышать его слова, что «эра пурпурной коровы закончилась»[744]

.

После посещения выставки дегенеративного искусства 12 октября 1937 г. Линдберги и Смиты обедали с генералом Вальтером фон Рейхенау[745]. Анна Линдберг осталась под впечатлением от общения с ним:

«Это человек с широким кругозором, очаровательный, образованный, с большим опытом, сильный, концентрированный, восприимчивый, чуткий и умеющий вести приятный разговор. Людей такого уровня, как он, за всю свою жизнь я встретила не больше двух или трех. Не то чтобы он сразу сражал тебя тем, какой он «великий», гениальный или сильный… понимание этого человека приходит постепенно. Ты понимаешь: «Вот это цивилизованный образованный человек, все в нем гармонично. Такие люди редко встречаются»[746].

Практически ровно через четыре года, 10 октября 1941 г., когда Германия уже несколько месяцев воевала с СССР, этот «милейший» человек, ставший к тому моменту генералом-фельдмаршалом, подписал печально известный приказ о поведении войск в восточном пространстве. Подчиненные Рейхенау войска вермахта приняли непосредственное участие в уничтожении 33 тысячи евреев на Украине.

Когда Барбара Ранкл, которая все еще изучала музыку в Мюнхене, написала 16 марта 1937 г. письмо своей сестре о том, как увидела одного из главных антисемитов Германии Юлиуса Штрейхера, она уже не питала никаких иллюзий по поводу национал-социализма: