Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

1 июля Ренчи приехали в Фридрихсхафен, где Эвелин встретился со своим старым другом немецким воздухоплавателем Хуго Эккенером, который раньше был капитаном дирижабля графа Цеппелина. Эккенер не поддерживал нацистов и особо этого не скрывал, хотя и жил под угрозой ареста. Ренч вспоминал, что раньше многие прочили Эккенера на пост президента после Гинденбурга. Англичанин с удовольствием прогулялся со старым другом на закате вдоль озера, в котором вода «была прозрачно-аквамаринового цвета с жемчужно-серым отливом». Эта прогулка словно стала яркой вспышкой на фоне безрадостного мрачного неба. «Холодно, и идет дождь, – писал Ренч. – Я надел на себя все, что было, Хильда в меховом манто и очень этому рада». Супруги вспоминали «немецких политиков старой закалки» и чувствовали на себе враждебные взгляды окружающих. «В воздухе атмосфера «Gott Straffe England»[831]

[Боже, покарай Англию][832]

, – писал Ренч. – Очень депрессивная обстановка». В ресторане отеля супругов также ждало разочарование: «Кофе очень слабый, а хлеб не хрустит, так как его пекут из муки плохого качества. Вчера за ужином заказали тосты с маслом, за что с нас сняли дополнительные деньги». Но самым неприятным было то, что, когда Ренчи зашли в собор, группа хорошо одетых молодых людей начала издевательски кричать «о да, о да». «Со мной никогда ничего подобного не случалось», – с грустью признавался Ренч. В последний день в Констанце англичане сидели у озера под подстриженными деревьями и смотрели на прохожих. «Нас поразила женственность немок, – писал Ренч. – Они прекрасно выглядят в народных костюмах. Повсюду матери с детьми. Очень приятно видеть женщин, которые не пользуются губной помадой и не красят ногти в отличие от дам в других странах. У всех молодых девушек волосы заплетены в две толстые спускающиеся на грудь косы».

5 июля Ренчи отправились в Берлин. Дорога заняла тринадцать часов. «Поезд отправился в 8 утра. Когда мы проезжали Инцелль, то наши носильщики помахали нам руками. Очень мило с их стороны». В гостинице еда им не нравилась, но вот в вагоне-ресторане кормили отменно. «Булочки хрустят, вдоволь масла». Из окна вагона англичане наблюдали, как старики и женщины вывозили на повозках сено со скошенных лугов. «В полях работают женщины, – с удивлением отметил Ренч. – И как здорово работают!»

«Молодых мужчин мы практически не видели. Не видели ни одного неаккуратно одетого человека или грязного здания. Куда ни глянь, везде ощущение благополучия и процветания. Солдаты нам не попадались. Можно было бы подумать, что мы путешествуем по мирной Утопии. Судя по всему, в центральной Германии солдат нет. Очень красивые и современные дома для рабочих с высокими скошенными крышами. В деревнях много бассейнов, на балконах в квартирах огромные красные в белый горох или желто-синие зонтики от солнца. Никаких жестяных крыш и, конечно, никаких полей для гольфа. За все время поездки мы не видели и акра пустующей и не использующейся для сельского хозяйства земли. Я вспоминал нашу запущенную провинцию. Здесь, судя по всему, производят массу сельскохозяйственной продукции».

В Берлине супруги остановились в отеле «Адлон», и Ренч тут же начал встречаться со старыми друзьями. Ему, в отличие от квакеров, очень легко удалось организовать встречу с Дикхоффом, который номинально оставался послом Германии в США. Дикхофф был «предельно откровенен». Он не понимал, с чего это вдруг Британия проявляет такой интерес к судьбе Польши. Это, по мнению посла, только делало поляков более несговорчивыми и мешало достижению полюбовного соглашения с немцами. Дикхофф не понимал, с какой стати Британия решила, что имеет моральное превосходство над другими странами и считает себя вправе указывать им, как жить. Почему британская пресса и парламент говорят о якобы творящихся в Германии беззакониях, но молчат про Россию? Ренч пришел к выводу, что Германия «не способна понять идеализм, который играет такую важную роль в англосаксонском мире. Этот идеализм предполагает создание коллективной системы, при которой в случае вовлечения заинтересованных лиц учитывается мнение третьей стороны». Когда Ренч сказал это Дикхоффу, немец спросил англичанина, готов ли он к тому, что вопросы, касающиеся национальных интересов, будет решать третья сторона. Выходя из здания, Ренч приветствовал нацистским салютом группу чиновников. Это было совершенно излишним, но, как писал Ренч, «с волками жить – по-волчьи выть».

Одной из наиболее интересных встреч в Берлине стал разговор в кафе с двумя немолодыми немками, которые были членами Национал-социалистической женской организации. «Мы очень хорошо поговорили, – писал Ренч. – Дамы были очень милыми, идеалистками до мозга костей, но, когда разговор заходил об интересах Германии, мы словно наталкивались на каменную стену».