Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

В университетской газете Гейдельбергского университета писали приблизительно то же самое. Вернувшиеся в альма-матер американцы с трудом узнавали свой университет. Исчезли старые униформы и яркие кушаки членов дуэльных клубов, исчезла компанейская атмосфера пивных наподобие «Зеппла», в которой пышные официантки обслуживали молодых аристократов, поднося им пенистое пиво в глиняных кружках и весело произнося «за ваше здоровье». Вместо этого студенты носили унылые униформы штурмовиков и проводили вечера, обсуждая такие темы, как «расовая судьба Германии», «нордическая наука» и «место женщины в национал-социалистическом государстве»[660]

. Именно эти новые студенты вечером 27 июня выстроились вдоль улиц и отгородили их кожаными ремнями, которые обычно были перекинуты у них через плечо как часть студенческой униформы. Сибил с подругой заметили, что все студенты были очень молодыми и с удовольствием пропускали их через свое «оцепление», когда девушки хотели перейти на другую сторону улицы.

Пока подруги вместе со всеми остальными ждали появления почетных гостей, пожарные подожгли содержимое четырех огромных жаровен, стоявших на высоких столбах вокруг площади. Сибил, как завороженная, смотрела на поднимавшиеся в небо клубы дыма, ощущая «странную варварскую красоту» мероприятия, которое напоминало древние жертвоприношения. «Толпа затаила дыхание и молчала, словно во время религиозной церемонии». Действие развивалось по стандартному нацистскому сценарию, но в этот раз все пошло не по плану. Из-за плохого топлива дым становился все чернее и гуще, полностью закрывая вечернее солнце. «Наступила зловещая тьма, похожая на мрак, который возникает перед затмением. Потом с неба начали падать хлопья сажи, окрасив в черный цвет лица, головы и одежду людей», – писала Сибил. Возможно, англичанка увидела в этом прекрасную метафору Третьего рейха. Однако недовольство толпы не успело перерасти в гнев, потому что внимание людей переключилось на иностранных делегатов (приблизительно 400 человек), бывших студентов Гейдельбергского университета, которые взошли на ступеньки перед залом Шурмана. До недавнего времени главный вход в университет украшала статуя Афины Паллады, а также надпись «Вечному духу». Теперь вместо статуи богини мудрости появилась другая – бронзовая статуя орла с распростертыми крыльями, а слово «вечному» было изменено на «немецкому». Понятно, почему Джейкоб Шурман, которого немцы хотели видеть в рядах почетных гостей, отказался от приглашения и не приехал. Когда Сибил с подругой уходили с площади, они заглянули во внутренний двор и увидели брошенную Афину, которая «грустно сидела в одиночестве, положив руки на ослабевшие колени»[661]

.

В последующие три дня проходило много митингов, процессий, банкетов, и, конечно же, нацисты устраивали салют. Сибил с друзьями пригласили посмотреть салют из дома с видом на реку и живописный Гейдельбергский замок. Этот дом принадлежал одному из уволенных профессоров-евреев. К счастью, у него были сбережения: на крошечную университетскую пенсию было невозможно прожить, а семья профессора никак не могла получить разрешение на выезд из страны. Сибил не заметила никаких проявлений антисемитизма, кроме разве того, что профессору было запрещено нанимать арийскую прислугу моложе 45 лет. Девушка увидела, что никто не проявлял к профессору и членам его семьи негативного отношения. Немцы спокойно с ними общались, «совершенно не боясь никаких последствий»[662]. Никогда раньше Сибил не видела такого красивого салюта. После него раздались ужасно громкие звуки «канонады». Подруга объяснила Сибил, что таким образом «люди привыкают к звукам настоящей канонады, которую им, возможно, придется услышать».

Несмотря на утомительную жару, делегат от Колумбийского университета профессор немецкой филологии Артур Реми прекрасно провел время на юбилее Гейдельбергского университета. Вместе с другими иностранными гостями Реми присутствовал на приеме, который Геббельс давал в замке. Официанты были одеты в костюмы в стиле XVI века. Реми по-нравилось выступление Берлинской балетной труппы. «Исключительно приятное мероприятие, – писал профессор, – которое ни в коем случае нельзя назвать пропагандистским»[663]. Но на следующий день профессор был до глубины души поражен выступлением министра образования Третьего рейха – самым важным моментом торжественных мероприятий.