Приходя на ночлег, всякий раз приводили нас к дому начальника и сажали на скамейку, покрытую рогожами. Начальник выходил и нас смотрел, тогда отводили нас в назначенный нам дом и на крыльце разували и мыли нам ноги теплой водой с солью, потом вводили уже в нашу комнату. Кормили по три раза в день: поутру перед выступлением в дорогу, в полдень и вечером на ночлеге. В кушанье – как при завтраке, так обеде и ужине – не было большой разности, обыкновенные блюда были: вместо хлеба сарацинская каша, вместо соли кусочка два соленой редьки, похлебка из редьки, а иногда из какой-нибудь дикой зелени, или лапша и кусок жареной или вареной рыбы. Иногда грибы в супе, раза два или три давали по яйцу круто сваренному. Впрочем, порции не назначалось, а всякий ел сколько хотел. Обыкновенное питье наше был очень дурной чай без сахару, изредка давали саги. Конвойные наши точно то же ели, что и мы, и, надобно думать, на казенный счет, потому что старший из них на каждом постое с хозяином расплачивался за всех.
19-го числа просили мы своих стражей, чтобы они на несколько минут развязали нам руки поправить тряпицы, на которых засохшая кровь и гной при малейшем движении трением по ранам причиняли нам чрезвычайную боль. Вследствие нашей просьбы они тотчас сели в круг и составили совет. Конвойные наши солдаты были княжества Намбу[31]
. Они все были в одном звании, и хотя в некоторых случаях принимали приказы от старшего из них, но вообще в таких обстоятельствах, которые выходили из обыкновенного порядка, все делали с общего совета. Решено было удовлетворить нас, с тем, однако же, условием, чтобы прежде им нас обыскать и отобрать все металлические вещи, хотя мы еще в крепости были обысканы, но они желали повторить эту осторожность. На требование их мы охотно согласились, а они, обыскивая нас, взяли и кресты наши, но ключей, бывших у меня в кармане исподнего платья, ощупать не могли, а я показал оные, когда мне развязали руки. Это привело их в великое изумление, и они снова начали меня обыскивать, не осталось ли еще чего-нибудь. Осторожность или, лучше сказать, трусость их была так велика, что они не хотели развязать нас всех вдруг, а только по два человека, и не более как на четверть часа; потом, переменив тряпицы, опять завязывали.Сего дня догнал нас посланный из Кунашира чиновник (мы тогда его считали чиновником по отличному платью и по почтению, какое оказывали ему наши конвойные, но после узнали, что он был солдат императорской[32]
службы, а не княжеской, следовательно, против княжеских воинов имел старшинство и большие преимущества, почему они и уважали его как своего начальника; он даже занимал особенную комнату и ел не вместе с ними) и принял начальство над нашим конвоем. С нами обходился он весьма ласково и на другой день (20-го числа) велел развязать кисти рук совсем, оставив веревки только выше локтей. Тогда мы в первый раз нашего плена ели собственными своими руками. После сего мы уже шли свободнее, местами только переезжали с мыса на мыс водою на лодках. Тогда опять на это время нам руки связывали, но такие переезды были невелики и нечасто случались.Японцы так были осторожны, что никогда почти не подпускали нас близко воды, а когда мы просили их позволить нам в малую воду идти подле самого моря по той причине, что по твердому песку легче идти, то они с великим трудом на это соглашались и всегда шли между нами и морем, хотя бы для сего нужно было им идти и по воде. Они не токмо сберегали нас от самоубийства, но и от болезней: никогда не позволяли нам мочить ног и через самые мелкие речки и ручьи приказывали работникам как нас, офицеров, так и матросов переносить на себе. Даже сначала не позволяли нам по дороге сбирать и есть самую спелую малину и землянику, говоря, что эти ягоды вредны здоровью, пока мы не уверили их, что над русскими они имеют противное действие.
21-е и 22-е число мы провели в одном небольшом селении, где были, однако же, начальник и военная команда. Разлившаяся от дождя река препятствовала нам продолжать путь. Тут был лекарь, которому приказано было лечить нам руки, для сего он употреблял порошок, весьма похожий на обыкновенные белила, коим присыпал раны, и пластырь лилового цвета, неизвестно из чего сделанный, который прикладывал к опухлым и затвердевшим местам пальцев и рук. Мы скоро почувствовали облегчение от его лекарств, которыми он нас снабдил и в дорогу.