Записки капитана флота

Кроме сих чиновников еще один в то же время к нам присоединился, он был настоящий офицер службы князя Намбуского. В знак отличия за ним носили копье с лошадиным хвостом, и хотя все прочие оказывали ему особенное почтение и получали от него приказания, но должность его, как мы заметили, более состояла в содержании караула за нами, продовольствие же наше зависело от присланных из Хакодаде.

Из товарищей Гоонзо один был молодой, скромный, приятный в обращении человек, он обходился с нами очень учтиво и с большой ласковость, а другой – старик, который никогда с нами не говорил, но всегда, глядя на нас, улыбался и с величайшим вниманием слушал, когда мы разговаривали между собой, почему мы и стали подозревать, что он из числа японцев, бывших в России, умеет говорить по-русски и определен к нам нарочно подслушивать, что мы говорим. Подозрение сие казалось нам тем более вероятным, что конвойные наши никогда не сказывали нам, что у них в Матсмае есть люди, знающие русский язык, но в одном селении на постое писарь начальника потихоньку нам сказал об них.

С того времени, как мы встретили Гоонзо, японцы стали делать между нами различие: всегда, когда мы останавливались, нас сажали на одну скамейку, а матросов на другую; и маты нам подстилали лучше, а им похуже, и где позволял дом, нам отводили особливую от них комнату, но в пище никакой разности не было.

7 августа попался нам навстречу один из главных матсмайских чиновников, ехавший на остров Кунашир для исследования на месте всех обстоятельств, по нашему делу случившихся. Сперва мы встретили его свиту и тотчас получили повеление возвратиться. Это весьма много нас обрадовало: мы думали, что матсмайский губернатор отправил сего чиновника узнать точнее все подробности происшествий, случившихся между нами и японцами на острове Кунашире, и, вероятно, удостоверившись в дружеском нашем к ним расположении, они отпустят нас нынешним же летом на лодке к своим островам; но надежда наша была неосновательна и непродолжительна. Скоро мы узнали, что нас велено воротить только в ближнее селение, где помянутый чиновник хотел посмотреть нас, но после переменил свое намерение и велел остановиться на дороге. Он сидел в беседке (везде по дорогам в японских владениях на каждых четырех или пяти верстах сделаны для удобности путешественников беседки и шалаши) с двумя другими чиновниками, подле беседки стояло несколько человек его свиты.

Нас посадили против него на доску, положенную на два куска дерева и покрытую рогожками. Он спросил наши имена, сколько нам от роду лет и здоровы ли мы. Вопросы его и наши ответы записал бывший с ним чиновник, который при сем случае, кажется, исправлял должность секретаря. Потом, пожелав нам счастливого пути, он велел нас вести далее.

Скоро после сего поднялись мы на гору и увидели обширную долину, а вдали город Хакодаде. Потом, спустившись с горы, пришли мы на последний ночлег в селение, называемое Онно. Сие селение есть величайшее из всех, чрез которые мы проходили, и по местному своему положению самое лучшее. Оно находится в обширной долине, имеющей в окружности верст двадцать пять или тридцать, с трех сторон окружена она высокими горами, защищающими ее от всех холодных ветров, а с южной стороны находится Хакодадейская гавань и Сангарский пролив. Долина орошается множеством небольших быстротекущих речек и ручьев. Селение Онно стоит, так сказать, в саду: каждый дом имеет при себе обширный огород и сад. Кроме всякого рода обыкновенной в Европе огородной зелени мы видели и деревья с плодами: яблони, груши, персиковое дерево, а сверх того местами коноплю, табак и сарацинское пшено. Онно находится верстах в семи от Хакодаде.

Здесь не излишним будет заметить насчет многолюдства и трудолюбия японцев, что по всему берегу, по коему мы шли, протягивающемуся почти 1100 верст (японцы считают от Кунашира до Хакодаде берегом 255 ри, из коих каждая имеет с небольшим 2000 сажен нашей меры), нет ни одного залива, ни одной заводи или даже изгиба берега, где бы не было многолюдных селений[37]; даже между селениями на летнее время становятся шалаши, в которых живут люди. Все они вообще занимаются рыбной ловлей, добываемую рыбу солят и сушат, также достают морские раковины и сушат их. Равным образом сбирают приносимое к берегу в великом количестве морское растение, называемое русскими в том краю морской капустой, которую, расстилая на песке, сушат, потом складывают в кучи, похожие на сенные копны, и покрывают рогожами, пока не придет время грузить оную в суда для отправления в порты главного их острова Нифона. Море ничего не производит такого, чего бы японцы не ели: всякого рода рыба, морские животные, раковины, растения морские, трава, растущая на каменьях, – все это употребляется ими в пищу, и потому-то великое множество людей занимается беспрестанно прибрежными промыслами для прокормления невероятного народонаселения Японии.