— Так чего ты хочешь, маленькая кельда маленького клана?
Я вздохнула, собирая мысли в кучу.
— Я хотела бы уметь видеть души. Правду и ложь. Добрые и злые намерения. Видеть, когда душа больна или страдает. И я хотела бы уметь помочь — особенно таким, как эти девочки.
Леля, всё так же задумчиво подпирая щёку рукой, посмотрела на меня:
— Ты представляешь, какую тяжесть на себя взваливаешь?
— А ты представляешь, как я смогу жить, зная, что могла помочь этим девчонкам — и пожалела себя?..
Леля покачала головой.
— Да… А многие живут… — она шевельнула пальцами и из сердцевины костра вылетел рой искр, повисший между нами, — Подставь ладонь.
Искры опустились мне в ладошку и сложились в маленькую огненную ящерку.
— Саламандра?
— Да. Мудрая, но жизнерадостная. Она будет немножко подрастать, вместе с твоим даром. И всегда будет с тобой. Закрой ладонь.
Я осторожно сложила кулак, внутри стало тепло, а потом ощущение исчезло. На ладони не осталось ничего, кроме слабо светящегося пятнышка, через пару секунд и оно погасло, а на его месте образовалась цепочка с подвеской в виде улыбающейся саламандры с прозрачными оранжевыми камешками-глазками. Я вопросительно взглянула на богиню и осторожно надела цепочку на шею. Тёплая ещё.
— Спасибо, госпожа!
— Ты можешь вызывать её сама. Но своя воля у неё тоже есть, имей в виду. Пойдём, посмотрим на твоих девочек.
Мы поднялись и пошли к эльфийской палатке. Там тоже горел маленький костерок, вокруг которого сидели пятеро девчонок. Лика так и не встала.
Я подошла ближе и всмотрелась в их лица — всмотрелась
Вот Маша. Теперь я знаю, какой она видит себя внутри — отважная эльфийка в сияющих доспехах. Наивная, восторженная девчонка. Только сейчас её доспех помят и забрызган кровью, а Маша отступает вверх по бесконечной винтовой лестнице в полуразрушенной башне перед теснящей её толпой каких-то… орков? Нет, они были больше похожи на урук-хаев из Властелина колец, вопящие, с рожами, похожими на тех, чьи отрубленные головы сегодня кидали в мешок. А за спиной она слышит шаги, шаги убегающей вверх сестрёнки и очень боится, что не выстоит, и рука её с мечом поднимается всё тяжелее и тяжелее…
Я почувствовала щекой жар и тихое рычание — по моей руке стремительно пробежала маленькая огненная саламандра — и бросилась прямо туда, в середину этого боя, продолжающегося внутри души — и стала вдруг огромной, загораживая собой теряющую силы девушку. Саламандра выдохнула огонь и его поток смыл со ступеней наступающих чудищ, превращая их в пепел, развеивая по ветру… И башня превратилась в площадку белого замка посреди огромной пустоши. Маша посмотрела на саламандру, на меня, а потом, расширившимися глазами — мне за плечо — и на площадку белого замка вошла Леля и вручила Марии новый лучистый шлем, её доспех засиял серебряным огнём, а пустошь до самого горизонта заполнилась колышущимся лесом, в котором там и тут возвышались серебристо-золотые мэллорны.
Мы прошли всех пятерых сидящих девчонок, и все пятеро получили благословение богини. Настала очередь Лики. Внутри неё была тьма. Саламандра рычала и выдыхала сгустки огня, выхватывающие из черноты странные аморфные тени.
— Она спряталась, — Леля окинула взглядом одной ей видимое, — Спряталась внутри себя так глубоко, что уже и не помнит, где выход. Я думаю, здесь вы тоже справились бы без меня, но это будет долго.
А потом она запела.
В этой песне были пробуждение и зов, ожидание любви и счастливые детские воспоминания, радость новой весны, журчание ручьёв, первые подснежники и летящие на родину птицы… Непроглядная темень сменилась сперва серым сумраком, а потом осторожным рассветом. Саламандра, задрав хвост, рванула вперёд, в не сдающий оборону серый туман, внутри которого угадывалось какое-то движение.
Леля, продолжая тихонько петь, пошла за ней. Небо за нами розовело, обещая скорый восход, а земля под ногами щедро выпускала цветы и травы. Я оглянулась. Зелёная полоса за нами расширялась, всё быстрее отвоёвывая у обугленной земли живое пространство. Туман отступал.