Записки хищницы 2

Хаха. Мне нравится обманывать себя.

Это поразительно красный. Все знают, что это ненастоящий цвет. И это прекрасно.

Он подходит к моей губной помаде и моей машине.

И моей личности. И моим любимым туфлям на высоком каблуке.

Этот список можно было бы продолжать бесконечно.

Я просто рыжая девушка.

Закончив мыться, я надеваю старые потрепанные шорты и футболку и, не причесываясь и не красясь, спускаюсь вниз, чтобы найти Алекса и Элли.

И вино.

— Эй! — я зову, потому что, кажется, нигде никого нет. — Элли! Алекс!

Никто не отвечает.

Я зову снова, но никто не отвечает.

Ну, тогда к черту все это.

Мне нужно вино.

Я нахожу дорогу на кухню, и как агент по недвижимости, риэлтор года в районе Большого Лас-Вегаса уже три года подряд, не могу не восхищаться. Каменные колонны, открытый кирпич, блестящий гранит, массивная стойка. Я тихо присвистываю и направляюсь по коридору в винный погреб.

Он каменный и достоин винного погреба винодельни. Стены от пола до потолка заставлены винными бутылками. Я просматриваю их и выбираю две. Красное, конечно.

Это мой цвет.

У меня в каждой руке по бутылке, когда я заворачиваю за угол на кухню, с моих волос капает вода, а лицо такое же чистое, как в день моего рождения, когда врезаюсь в обладателя самых голубых глаз, которые когда-либо видела.

Глава 3

Возраст — это просто число, иногда СТАРОЕ число

Голубые глаза моргают как раз в тот момент, когда я натыкаюсь на принадлежащую им сверхтвердую грудь.

— Уф, — издаю я неподобающий для леди звук, врезаясь в него. Ловкими руками Голубоглазый ловит винные бутылки из моих рук.

Я даже не замечаю, что роняю их.

Не судите. Когда на меня смотрят такими глазами, я удивляюсь, что сама автоматически не сбрасываю трусики. Не бойтесь — время еще есть.

— Привет, — говорит он, с любопытством глядя на меня. На секунду мне кажется, что он пялится на меня, потому что не знает. Потом я чувствую, как мои мокрые волосы падают мне на плечи, и вспоминаю, что выгляжу как бездомная.

Боже.

— Я… э-э… я должна быть здесь, — выпаливаю я, как идиотка.

Голубоглазый приподнимает черную бровь, и кто он такой? Грек? Господи, помилуй. Моя матка трепещет, затем вцепляется когтями во внутреннюю часть живота, пытаясь добраться до этого парня.

Успокойся, девочка.

— Да? — спрашивает он небрежно и совершенно невозмутимо, как будто привык постоянно видеть мокрых женщин в лохмотьях.

Боже, он великолепен. Римский нос, темные глаза, идеальный точеный подбородок. Какого черта Элли делает с этим парнем в своем доме? Он чертовски серьезный конкурент для Алекса. Черт возьми.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, не подумав. Голубоглазый замолкает.

— Большинство людей сначала спрашивают мое имя, — непринужденно говорит он. — Кстати, я Сэм.

— Сэм? Обычный старина Сэм? — Боже, что не так с моим языком? Почему он разговаривает?

Он улыбается.

— Старый добрый Сэм. А чего ты ожидала?

Что-нибудь экзотическое, вроде Дэмиена, или Данте, или Девина.

— Я не знаю, — вру я. — Я Сара.

— Старая добрая Сара? — спрашивает он, и в его голубых глазах мелькает веселье.

Сейчас я краснею, и, Боже, я не краснела миллион лет. Кто это инопланетное существо, которое может заставить меня покраснеть?

— Возможно, прямо сейчас я выгляжу немного некрасивой, как старая Сара, — говорю я ему. — Но обычно это не так. Поверь мне. Обычно я сногсшибательна.

Он смеется.

— Я это вижу. Скажи мне, добрая Сара, почему ты в винном погребе Элли и Алекса?

Это раздражает меня, потому что кто он такой, чтобы задавать мне вопросы? Я выпячиваю грудь.

— Кто ты такой? — требую я. — Я лучшая подруга Элли.

— Ооо. Ты и есть та самая Сара.

В его голосе есть интонация, которую я не узнаю, и не уверена, что это хорошо. Я смотрю на него сквозь влажные ресницы без туши.

— Какая Сара? С кем из них ты разговаривал — с Элли или с Алексом?

Он ухмыляется, широкая улыбка озаряет все его великолепное лицо. Святой мешок с яйцами. Мои яичники дергаются, пытаясь вырваться наружу.

— Разве тебе не хотелось бы знать?

Я смотрю на него в ожидании, потому что, очевидно, да, я хотела бы знать.

Я постукиваю ногой.

Он ухмыляется.

— Тебе следует надеть здесь обувь, особенно если ты промокла. Поскольку ты можешь упасть.

— О, я не мокрая, — возмущенно говорю я ему. — Ты бы знал, если бы это было так.

Он смеется над этим громким веселым смехом, от которого мои яичники встают дыбом и приветствуют его. Гребаные предательские яичники. Боже.

— Ну, похоже, ты — это все, что они обещали, и даже больше, — усмехается он. — И, кстати, я здесь потому, что являюсь управляющим винодельни. Работаю на Элли и Алекса. На этой неделе ты будешь чаще меня видеть.

Он поворачивается и уходит, и плечи у него такие же широкие, как дверь, а талия тонкая, и мышцы на бицепсах… срань господня, мускулы — это отдельный вид.

Но он уходит, а Элли что-то от меня скрывала.

— Элли! — я визжу, как Банши, и она прибегает, карабкаясь вниз по каменным ступеням, как будто думает, что я сломала ногу или, что еще хуже, высокий каблук.