Записки на обочине. Рассказы

Отец шестого Зинаидыча Толька мало-помалу прибился ко двору Зинаиды Ивановны и стал жить там, как жила ее корова или козы. После рождения второго Анатольича Толька сделал Зинаиде Ивановне предложение и они расписались в сельсовете. Свадьбу опять же устроил колхоз. Поставил во дворе сельсовета длинным рядом столов и позвал народ, чтобы каждый приходил со своей закуской, а водка будет казенная. Народ нес закуску коризинами. Все тут было: и пироги, и пышки, и запеканки, и пряники, и паляницы, и холодцы, свиной и петушиный, и соленья, и яблоки с арбузами моченые, и огурчики-помидорчики, и колбаса домашняя, и варенье вишневое, с крупными вишнями в густом тягучем соку, и чего только душа не пожелает. У Зинаиды Ивановны, матери семерых детей, на гладком румяном лице не было ни морщинки, ни складочки, волосы ее были зачесаны назад и убраны веночком из живых цветов, а нарядное темно-красное платье делало ее стройней обычного и даже подчеркивало остатки былой тонкой талии. Да и люди не привыкли ее видеть такой праздничной, нарядной; всегда она была в простой юбке да кофте, в которой ходила по хозяйству и за детьми. Усаживала их с утра за стол на лавку, ставила миску яиц крутых и по одному катила каждому, сначала старшеньким, в конце стола, потом младшеньким, поближе. Яйца катились с грохотом, дети ловили их и пускали по кругу солонку. А теперь вот на свадьбе мать их была совсем молодицей. Взяла в руки платок, да еще сплясала под гармошку. И все было бы хорошо, если бы Толька не напился в дым. Не разобрался, когда время было остановиться, а гости все подливали и подливали, и он перебрал. Так перебрал, что домой, к Зинаиде Ивановне, его отнесли на руках. Он и раньше прикладывался к горькой, но до такой степени в первый раз. Зинаида Ивановна, видя храпящего пьяного мужа, унывать не стала, а легла спать, как обычно, с детьми – в ее жизни ничего не изменилось.

Зато изменилось в жизни Тольки. Он проснулся, похмелился и узнал, что он женат. Дошло до него после перепоя, отшибшего память. И женат не на девице, а на многодетной матери, и дети у нее все с разными отчествами. Это вдруг кольнуло трактористово самолюбие, он причесался и посмотрел в зеркало. Что ж, парень вполне, мог бы себе и неневестную отыскать. Что ж он так опростоволосился, последний после всех на бабе женился?

Прибежал старшенький Анатольич – шестой Зинаидын – стал на руки карабкаться, клекотать что-то на сладком детском языке. Толька подержал его, подержал, не слушая – мысли черные слух застилали, – поставил на землю и шлепнул: иди, гуляй. Сам ушел на работу и вернулся оттуда пьян и тут уж излил свою обиду на жену: обозвал ее по – всякому. Зинаида Ивановна рот открыла от удивления: такое она впервые слыхала.

Сцена была шумная, с бабьими и детскими криками на всю хату, на весь двор и по соседским дворам разошлась. Пошел слух, что муж бьет Зинаиду Ивановну. Когда крики повторились и раз, и два, Тольку подловили на посадке Васька и Лешка и пара других пуповских мужиков, всыпали ему и предупредили, что если он еще раз тронет Зинаиду, от него мокрого места не останется. Толька приполз домой по-пластунски и последовал прямо на сеновал. Там и отлеживался две недели.

После этого он стал смирным, стал пить по-тихому, хозяйством не интересовался, разве что свой трактор не забрасывал. Мало-помалу к нему прилепилась кличка Зинаидыча. А зинаидычей прибыло. Теперь их, не считая Тольки, было десятеро, и все для приличия ли, в соответствии ли с действительностью записаны были Анатольевичами.

Люди Зинаиде Ивановне при встрече кланялись. Благодаря числу ее детворы в Пуповке не закрыли школу и оставили медпункт с фельдшером между тем, как в соседних селах убрали, и детишки оттуда ходили учиться в Пуповку. Ей одной из всего села, не считая собственных родичей, присылала открытки к Новому году сама Аделаида Мостовая – заслуженный и широко известный общественный деятель.

Аделаида

Она родилась в Пуповке в том самом медпункте, который до сих пор не закрыли, в том же самом году, что и Зинаида. Но ей повезло меньше, чем Зинаиде: в пятилетнем возрасте ее увезли в город. Вынули из храма природы, каковым была Пуповка с ее небом, не заслоненными высотками, с ее полями, не погребенными асфальтом, и поместили в город. Она чахла, хирела, но все-таки одужала и прижилась. В Пуповку ездила только на каникулы, да и то с годами все реже и реже – город засосал. И не столько город, сколько Аделаидыны таланты и амбиции. Она оказалась способной к науке, и учителя хором твердили, что нет большего счастья, чем учиться в высшем учебном заведении.