Записки на обочине. Рассказы

У ее прабабушки было семнадцатеро душ детей. Она вен-чалась с прадедом Иваном в пуповской церкви и прожи-ла всю жизнь на своем подворье, кроме как в район на ярмарку не ездила, и все семнадцатеро Ивановичей и Ивановн были живы-здоровы; бабушка, одна из дочек прабабушки, венчалась в той же церкви с дедом Григорием, и было у нее четырнадцатеро детей. Половину из них она растеряла в разные лета от разных напастей, а под конец жизни ездила на паровозе. Боялась в него садиться, но за мылом и солью тогда ездили в губернский центр, она перекрестилась, зажмурилась и влезла в чмыхающий, чертыхающийся паровоз. А у Зинаиды всего десятеро детей. Ей было шестнадцать, когда из города начали присылать работников то на полевые работы, то на постройку дороги. Работники из них были никудышние, к сельскому делу неприученные – ни знания, ни терпения к нему не имели – зато погулять на вечеринках, с пуповскими девчатами на лавочке семечки полузгать – это медом не корми. А Зинаида была видная, крупная, в шестнадцать лет тянула на все двадцать, по развитию, по тонкой талии, по груди высокой и по бровям мягким, круглым, ласковым. Смеялась она громко, заливисто и в разговор вступала охотно: ей все интересно было. И один из работников, гитарист, на досуге, особо ладно ей байки рассказывал, да когда песни пел под гитару с лентой, в глаза ей смотрел и щурился, а после провожать пошел, хотя что там в деревне провожать – три двора прошел и уже дома. Но как бы там ни было, около третьего двора задержались, застоялись, заговорились. И так весь месяц, пока полевые работы шли. О Зинаиде и гитаристе уже не шептать, а в открытую говорить стали, когда время работ вышло и гитарист взял подмышку гитару, запрыгнул в кузов грузовика, который доставлял их на станцию, и помахал Зине рукой. Зина тоже помахала и осталась стоять на дороге. Да не одна осталась, а с будущим потомством, которое не замедлило появиться в назначенный срок. Люди давно не судачили о ней, ругали городского гуляку и жалели Зинаиду. А у Зинаиды вид был цветущий, она похорошела, румянцем налилась, всё смеялась и с младенцем своим играла.

На следующий год приехали новые работники и опять у Зинаиды вышло приключение. Работники укатили, а Зинаиду Бог двойней пожаловал. Мальчиками. Тут колхоз выделил ей отдельную хату и стал хлеб на дом завозить матери-одиночке: мать-то одиночка, а детишек – трое, – в помощь.

Больше Зинаида городскими не интересовалась. Свои сельские стали интересоваться ею и захаживать. И что ни год, то приплод. Один очень походил на комбайнера Ваську, другой на шофера Лешку (у того своих трое да жена в хозяйстве), третий на тракториста Тольку.

Зинаиду все по имени-отчеству величать стали, Зинаидой Ивановной, соседи, кто мог, нес ей то меду, то яиц, не говоря про Ваську, Лешку, Тольку. Те при случае закидывали то корму для скотины, то платок, то для ребятни какую пару башмаков любого размера: ни одному, так другому сгодиться. Зинаида уже путала, кто какого отца из ее сыновей и дочек, только по отчествам и вспоминала, а фамилия у всех была одна, Зинаидына – Талалай. Люди же ее детей звали Зинаидычами.

Колхоз ей отпустил из своих стад корову, свиней, трех коз, поставил телефон – единственный на все село, и к ней ходили звонить, особенно те, у кого дети уехали из дому, и Зинаида никому не отказывала. При встрече ей кланялись, а за глаза говорили «Зинаида Ивановна, она ж святая, ни от одного дитеныша не избавилась. Мать-героиня».