Записки о большевистской революции

Никогда еще для Рабочего Интернационала не было столь трудного времени. Это чувствуют все наши товарищи. Вскоре каждому придется брать на себя ответственность перед самим собой и перед трудящимися массами. Если руководители нашей социалистической партии действительно достойны по-прежнему ее возглавлять, они должны суметь избежать судьбы — несчастной и одновременно столь прискорбной для социальной революции — лидеров русской демократии, не допустить непростительных ошибок Керенских, Церетели, Черновых.

Слишком многие из них все еще находятся у черты, у которой стояли московские социал-демократы и эсеры в начале 1917 г. Пусть не забывают, что они достигнут цели, к которой стремятся все народы, и в частности благородный народ Франции, лишь внеся поправку в свой курс. Так пусть они поправят его сами и до тех пор, пока еще не поздно. Иначе битва, начатая без них, будет вестись против них и победа будет не с ними.

Вопрос, однако, слишком масштабен, чтобы обсуждать его здесь же. Ограничиваясь на сегодня интервенцией в России, это главная тема письма, я умоляю товарищей вглядеться в факты, обдумать их, осознать свой долг, просветить рядовых членов и сплотить их в решительном протесте против любых военных действий, которые направлены не против Германии, но против русской революции.

Разгром московского правительства рабочих и крестьян руками рабочих и крестьян Франции стал бы непомерной ошибкой и неистребимым позором в истории европейского пролетариата.

Москва. 1 сент.

Дорогой друг,

5 августа, после обстрела англичанами Архангельска, в Москве были арестованы французские офицеры.

Как раз в то время, когда я вел у Чичерина переговоры об их освобождении, в бюро военного атташе был произведен обыск. Поскольку эта операция планировалась давно, комиссар большевиков конфисковал лишь маловажные документы и копию тех записок, которые я направлял вам с начала Октябрьской революции.

По возвращении в миссию, где я был чуть позже взят под арест, я обнаружил исчезновение моих записок и предупредил генерала Лаверня. Он присутствовал при обыске. Винить в изъятии этих писем, которые я перевез в миссию по его указанию (чтобы избежать опасности обыска у меня на дому), генерал мог только себя. Разумеется, в этот день Лавернь и не помыслил что-либо мне выговаривать. Он лишь выразил сожаление, как и я, по поводу этой конфискации, за которой, есть риск, может последовать неприятная публикация в прессе. Действительно, две недели спустя «Известия» опубликовали одно из конфискованных писем, то, которое было направлено мною 14 июля Ромену Роллану и где я подчеркивал опасность направленной больше против власти Советов, чем против Германии, межсоюзнической интервенции в России. Многие большевистские газеты опубликовали комментарии по поводу моего письма.

Эта публикация генерала Лаверня напугала. Думая прежде всего о том, чтобы снять с себя ответственность (формулировка вам знакома), он направил на днях в Париж рапорт, в котором отдает должное моей лояльности, существенным заслугам перед Францией и т. д., и т. д…, но обвиняет меня в том, что, составляя свои записки, я грубо поступился своим офицерским долгом. Нужно ли говорить, что я никоим образом не принимаю этого совершенно абсурдного, неправомерного и подлого обвинения? Никто не может обвинить меня ни в том, что я писал и посылал во Францию эти записки — ни для чего другого я и не ехал в Россию, — ни в том, что эти записки были конфискованы — генерал был в миссии для того, чтобы этого не допустить.

Направленный в Россию по просьбе министра вооружений как политический наблюдатель, я выехал сюда лишь после того, как получил от Альбера Тома и Лушера категорическую гарантию возможности выражать с полной откровенностью свое мнение моим начальникам в России и друзьям во Франции. Я укрепился в своем стремлении информировать честно и свободно, когда констатировал неспособность к пониманию, неприязнь революции, большее стремление нравиться Парижу, чем информировать, желание больше служить своей карьере, чем интересам Франции, что глубоко искажало сведения, направляемые правительству большинством наших дипломатических и военных представителей в Петрограде.

Таким образом, я решил информировать и информировал, невзирая ни на что и ни на кого, всецело подчиняясь лишь тому, чтобы писать то, что я считаю правдой.