Записки о большевистской революции

Или же правда то, что ненависть к большевикам затмила разум государственных деятелей настолько, что они позволяют подписать столь же катастрофический для нас, как и для России, мир, даже не пошевелив пальцем, чтобы себя защитить? Не может быть, чтобы состояние наших вооруженных сил не позволяло союзникам направить сюда несколько франко-англо-американо-японских дивизий.

Неужели никто не понимает, что без нас большевики будут неспособны по-настоящему возобновить военные действия? Они все отчетливее это чувствуют, и именно этим объясняется подавленное настроение Ленина, его готовность принять позорный мир, все более конкретные призывы, обращенные к нам.

Как горячо я желаю, чтобы наши товарищи приехали в Петроград. Но пусть торопятся!

Петроград. 11(24) янв.

Дорогой друг,

Несколько раз видел вернувшегося из Бреста Троцкого. Он злой и подавленный. Немцы раскрыли свои планы. Аппетит пангерманистов непомерен. Они хотят аннексировать у России 150 тысяч верст. Требуют значительных экономических выгод.

Троцкий передал мне привезенную из Бреста карту, на которой генерал Гофман собственной рукой провел роковую линию, которая разделит Россию пополам. Эта линия начинается от Финляндского залива, восточнее Моонзунда, и тянется до Бреста через Валк и Минск.

Троцкий просит меня вернуть ему этот документ, показав его генералу и послу.

«Мы не хотим подписывать такой мир, — говорит он, — но что делать? Священная война? Да, мы объявим ее, но к чему мы придем? Настал момент союзникам решиться!»

Что предпримут союзники? Увы, все больше опасаюсь, что ничего.

Петроград. 12(25) янв.

Дорогой друг,

Проходящий в эти дни Съезд Советов обсуждает, как и следовало думать, вопрос о мире. Все в тревоге. Согласиться на такой мир — это ослабить и навсегда дискредитировать режим Советов. Возобновить войну без поддержки союзников — это выставить революцию на немедленное уничтожение. Однако значительное большинство высказывается за оборону. Я совершенно пал духом и даже не в состоянии доверить бумаге свои ежедневные впечатления. Слишком они мрачные.

Петроград. 13(26) янв.

Дорогой друг,

Шарль Дюма на меня зол. Почему?

Я пытался договориться для него о встрече с Лениным, который не пожелал открыть свои двери бывшему главе кабинета Жюля Геда^{106}, социал-патриоту (это здешний термин), клеветавшему на большевистских лидеров. Мне удалось устроить ему встречу с Троцким. Шарль Дюма назначил время этой встречи, не предупредив меня. Случай распорядился, однако, так, что войдя в кабинет Троцкого как обычно, то есть без стука, я вижу Шарля Дюма. У меня нет никаких причин уходить. Троцкий был бы озадачен необычайной таинственностью этого визита, тем более необъяснимой, что его посетитель — французский товарищ, мною же ему и представленный.

Дюма произносит большую речь, кстати интересную. Главным образом он излагает причины победы Антанты и справедливо подчеркивает эффективность американской помощи. Сидя напротив Троцкого, он распаляется, повышает голос, бьет кулаком по столу. Троцкий заметно нервничает. Он не произносит ни слова. Он читает, пишет, что-то рисует, явно показывая свое раздражение. Когда г. Дюма (так его называет Троцкий) закончил свою речь, он попросил разрешения задать Троцкому несколько вопросов.

Начинается такой диалог:

— Вы хотите задать мне вопросы. Но кого вы все-таки представляете? — спрашивает его Троцкий. — Французскую социалистическую партию?

— Нет.

— Французское правительство?

— Нет.

— Зачем вы сюда приехали?

— Я политик, который должен быть информированным, который хочет быть информированным и к чьему мнению (Дюма чуть позже будет настаивать на том, чтобы в коммюнике, составленном Троцким, была в полном виде включена его самохарактеристика) иногда прислушиваются.

— Я не буду отвечать на ваши вопросы.

— Это и есть политика открытости? — замечает Дюма.

— Вы русский гражданин? Нет. Вас делегировала какая-нибудь международная группа? Нет. Вступая на пост, я не брал обязательств давать интервью всем политическим деятелям, заезжающим в Петроград. Я отчитываюсь только перед теми, кто доверил мне мандат. К тому же почитайте газеты. Вы получите полную информацию о моей деятельности. Социал-патриотический тезис, который вы только что мне долго излагали и который я отлично знал, укрепляет меня в том намерении, которое у меня было: ничего вам не говорить. С другой стороны, сам факт, что вы добились у Клемансо паспорта, в котором он отказывает французским социалистам, свидетельствует о том, какое качество вашего социализма. Решительно, разве вы не представляете правительство? Вы не собираетесь передать мне или получить какое-то официальное сообщение?

— Нет.

Троцкий встает. Обмен несколькими банальностями, и все.