Записки о Михаиле Булгакове

Только в советской России могли показаться богатством гонорары, давшие любимой мастера не драгоценности, не виллу у моря, не платья от Диора (а должны бы и драгоценности, и виллу, и парижские платья, которые уж она-то отлично умела бы носить; наследие великого писателя было огромно и обеспечило доходами сонмы издателей, переводчиков, булгаковедов с их карьерами, а более всего — российское государство), но всего лишь возможность радостно и не задумываясь купить «серую под норку» шапочку, уплатить в ресторане за обед вдвоем с переводчицей, приобрести четыре коробки шоколадных конфет для подарков («Часов в десять выглянуло солнце. Я села в автобус и поехала одна в Пешт. Купила себе высокие ботинки и четыре коробки конфет для подарков. Бездарно, конечно, но зато не надо придумывать...») или несколько рубашек нежно любимому внуку («Зарвалась. Когда уже купила третью рубаху малышу, подсчитала и увидела, что осталась с 200 форинтов — это гроши, и как я доживу, не знаю еще...»).

Но по советским меркам поток денег был действительно восхитителен. И зарубежные гонорары, общипанные советским законодательством, все-таки шли, и — под присмотром верного Келлермана — банку не удавалось сглатывать их так беспардонно, как это происходило потом со мною. За каждое произведение Булгакова советские издатели платили ей один раз, но были бесконечны сбереженные ею рукописи...

Она обожала тратить деньги. Обожала и умела делать подарки. Это был короткий период в ее жизни, когда она упоительно наслаждалась своей щедростью и закупала груды прелестных подарков — из Москвы в Париж, Будапешт, Берлин и Прагу, из Парижа, Будапешта и Праги — в Москву.

Она купила сыну автомашину — может быть, как раз за деньги от продажи архива. Была горда и счастлива, когда он возил ее. Автомобиль самой скромной советской марки и в самом деле считался богатством.

Ждать ее смерти, чтобы получить наследство? Бог ты мой, да она с радостью отдавала ему все, что имела. Наслаждалась возможностью что-то еще купить ему, невестке, своему внуку. Обрадовать неожиданностью подарка. Невозможно представить себе, чтобы она отказала в такой малости, как деньги, любимому, обожаемому, жизни ее — Сергею.

Да и не было, если правду сказать, никакого наследства. Ее запись в дневнике 2 февраля 1970 года: «...Я получила пенсию, а то ни копейки не было дома. 69-й год я жила барыней, сорила деньгами — ребятам («ребятам» — это и есть открытый кошелек для Сергея. — Л.Я.

), подарки друзьям, в долг — кто спросит. И прожила уйму денег. Была книжка сберегательная на 6 тысяч, сейчас рубль». (ОР БЛ—РГБ, 562.30.3.)

Не думаю, чтобы состояние ее счета было тайной для Сергея. И если бы он и вправду был таким расчетливым негодяем, каким представляет его А.Шварц, ему было бы выгоднее, чтобы она жила.

После смерти Е.С. денег за булгаковское наследие С.Е.Шиловский, по-видимому, практически не получал. Разве что небольшую сумму — из Библиотеки Ленина, куда передал остаток материнского архива. И по тому, как он отдал этот архив, не торгуясь — все, что было, за то, что дали, — видно, что, унаследовав от матери ее пренебрежение к деньгам, он, увы, не унаследовал ее деловитости. Ибо Елена Сергеевна за такую мизерную сумму архив не отдала бы. Не из жадности — из гордости.

*

Поэты посвящали ей стихи. Большие поэты — очень хорошие стихи. (Впрочем, это отдельная тема.) Но она переписала своею рукой и сохранила, вложив в дневник, посвященные ей бедные стишки Николая Доризо: «...Мастер и Маргарита, Бег, Театральный роман. / Все, что теперь знаменито, кануло б в океан... / Вы понимали, с кем жили. / Русский поклон вам земной! / Каждой строкой дорожили / В книжке его записной». Стихотворение заканчивалось простодушно эффектной фразой: «Вы и посмертная слава — две его верных вдовы...»

Она хотела признания — этого. Она хотела праздника — этого.

Но праздник получался какой-то странный.

Собственно говоря, публикации прекратились: загадочным образом не шла сатира.

Однажды, в конце 1967 года, Е.С. бурно рассердилась на меня: я так ничего и не сделала к этому времени для публикации Булгакова. То ли дело некто Бараев, главный редактор (или заместитель редактора) журнала «Байкал», выходившего в Улан-Удэ, далеко за Уралом. Бараев приехал и с восторгом взял у нее «Зойкину квартиру» для публикации в своем журнале! Бесполезно было говорить, что у меня, в отличие от Бараева, нет журнала. И Бараев, у которого был журнал, «Зойкину квартиру» опубликовать не смог. Несмотря даже на то, что в предшествующем событию номере журнала («Байкал», 1968, № 2) дал объявление о предстоящей публикации. Объявление вышло в свет. Пьеса — нет.