Записки о Шерлоке Холмсе

– Совершенно верно, сэр. Он сразу узнал меня, но никогда раньше я не видел, чтобы лицо человека могло так страшно исказиться от ужаса. Он упал и ударился головой о железную решетку камина, хотя смерть последовала еще до его падения. Я прочел ее на его лице так же ясно, как сейчас вижу вас. Один мой взгляд, подобно пуле, пронзил его сердце.

– Ну, а потом?

– Потом Нэнси упала в обморок, я взял из ее рук ключ от дверей, так как хотел открыть их и позвать кого-нибудь на помощь. Но потом сообразил, что лучше уйти и оставить их одних, чтобы не возбудить против себя подозрения. В это время я заметил, что мой Тедди сидел на занавеске; я машинально сунул ключ в карман, поймал его, посадил в коробку и второпях уронил свой нож, который не стал даже поднимать, и как можно скорее убежал из комнаты.

– Кто это Тедди? – спросил Холмс.

Вместо ответа Генри Вуд перегнулся, открыл крышку ящика, откуда моментально выскочил прелестный красно-коричневый грациозный зверек, с длинным тоненьким носиком, с куньими лапами и прелестными красными глазками.

– Это же мангуста! – воскликнул я.

– Да, одни называют его ихневмоном, а другие – фараоновой мышью, – ответил 1енри Вуд. – Он отлично ловит змей; у меня есть здесь одна змея, и Тедди помогает мне веселить публику в ресторанах и зарабатывать деньги. Вот и вся история, сударь.

– Спасибо, мы попросим вас повторить ее еще раз, если это понадобится для оправдания миссис Барклай.

– Конечно, я приду тогда, но, повторяю, только в том случае, если это нужно будет для ее спасения.

– Вы правы. Хотя Барклай и сделал вам очень много вреда, все-таки не стоит разглашать эту скандальную историю про мертвого человека. Вы достаточно удовлетворены сознанием, что этого человека всю жизнь до самой смерти мучили страшные угрызения совести. А, вот и майор Мерфи переходит через улицу. Прощайте, Вуд. Надо узнать, не случилось ли со вчерашнего дня чего-нибудь нового.

Мы нагнали майора Мерфи, когда он поворачивал за угол.

– А, Холмс! – сказал он. – Надеюсь, вы уже знаете, что мы совершенно напрасно тревожили полицию?

– Как так?

– Да очень просто. Врачи пришли к заключению, что смерть полковника последовала от разрыва сердца.

– Еще бы, проще и быть ничего не может, – сказал Холмс, улыбаясь. – Пойдемте, Ватсон, я думаю, нам нечего теперь делать в Олдершоте.

– Не понимаю одной только вещи, – заметил я, когда мы шли на станцию, – имя мужа миссис Барклай Джеймс, другого звали Генри, почему же она произносила имя Дэвида?

– Это доказывает, Ватсон, что я не такой идеальный наблюдатель, каким вы меня считаете. Очевидно, она произносила это имя в виде упрека.

– Упрека?

– Да, Дэвид много грешил и однажды взял на душу такой же тяжкий грех, как и сержант Джеймс Барклай. Вы помните историю Урии и Вирсавии? Хотя я плохо знаю Ветхий Завет, тем не менее эту историю, насколько мне помнится, вы можете найти в первой или во второй Книге Самуила.

Греческий переводчик

«Греческий переводчик» (The Adventure of the Greek Interpreter), около 1888, Лондон (London)

Мне никогда не приходилось слышать за все время моего продолжительного близкого знакомства с Шерлоком Холмсом, чтобы он упомянул о своих родных. Он редко говорил и о своей молодости. Эта сдержанность с его стороны увеличивала несколько сверхъестественное впечатление, которое он производил на меня, до такой степени, что иногда я начинал смотреть на него, как на феномен в своем роде, как на ум без сердца, как на существо, настолько же лишенное всякого человеческого чувства симпатии, любви, насколько выдающееся по уму. Его равнодушие к женщинам и нелюбовь к новым знакомствам составляли типичную особенность его спокойного характера, не более, однако, чем его полное молчание относительно своих родных. Я пришел к убеждению, что он сирота, у которого умерли все родственники, как вдруг в одно прекрасное утро он, к полному моему изумлению, заговорил со мной о своем брате.

Это было летом, после вечернего чая, во время отрывочного, бессвязного разговора, в котором мы от клубов и причин изменения наклона эклиптики перешли, наконец, к вопросу об атавизме и наследственных способностях. Предметом нашего спора был вопрос о том, насколько каждая способность известной личности унаследуется от предков и насколько зависит от воспитания в раннем возрасте.

– Что касается вас лично, – сказал я, – из всего того, что вы рассказали мне, очевидно, что вашим даром наблюдательности и замечательной способностью к быстрым выводам вы обязаны только своей систематической подготовке.

– До некоторой степени да, – задумчиво ответил Холмс. – Мои предки были помещики, которые, как мне кажется, вели образ жизни, свойственный их сословию. Но тем не менее, должно быть, эти способности в крови у меня. Может быть, я унаследовал их от бабушки, сестры французского художника Верне. Художественные задатки выливаются иногда в самые странные формы.

– Но почему вы знаете, что ваши способности вами унаследованы?