Записки одессита. Часть первая. Оккупация и после

Теперешний вокзал был построен в начале пятидесятых. Его возводили наши рабочие, немецкие пленные, студенты училищ и строительного института. Принимала участие в его сооружении и моя сестра, которая тогда училась в ОИСИ. Когда же вокзал, наконец, построили и он начал функционировать, на него приезжали посмотреть одесситы со всех районов города. Это было-таки большое событие.

Судьбы лейтенантов

Вернулись с фронта и поселились в нашем доме в квартире, вход в которую был через парадную дверь с Ришельевской, два молодых лейтенанта. Были они на войне, видимо недолго. Возможно, окончили военное училище перед самой Победой и когда попали на фронт, то им почти не пришлось участвовать в боях. Повезло.

Приехали они с войны на немецких трофейных мощных мотоциклах с колясками, в которых часто катали своих молодых жен. Ребята любили охоту и женщины повсюду ездили с ними. Иногда лейтенанты, когда их жены заносили охотничьи трофеи в дом, сажали нас в коляски, на задние сиденья и катали вокруг дома. Они шутили с нами и вели себя, как чуть более старшие друзья-товарищи.

Не знаю, были ли они одесситами, но по их поведению, можно было судить, что да. Они были очень добродушными, пребывая в том возрасте, когда люди всему верят и всем доверяют.

Однажды эти семьи поехали на охоту. По дороге их остановили двое мужчин и попросили подбросить к селу. Лейтенанты посадили их на задние сиденья и поехали. Тут одна из жен увидела, как у друга вынимает из кобуры пистолет один из «пассажиров». Она подняла крик, кинулась на второго, сидевшего сзади мужа. Завязалась драка, но тот, который успел украсть оружие, выстрелил. Чем все окончилось, и поймали ли бандитов, мне узнать не довелось. Одного из лейтенантов торжественно хоронили с воинскими почестями.

Из разговоров соседей я понял, что перед смертью он просил свою жену отдать его мотоцикл другу. Другого имущества у него не было.

Торговый люд

Привоз начинался с грязных рыбных корпусов, задняя часть которых выходила на улицу Эстонскую. Возле входных дверей в рыбные корпуса стояли рыбаки и перекупщики с вязками бычков, скумбрии, тарани. Внутри располагались стеллажные весы, на которых развешивали тюльку, камбалу, бычков и речную рыбу постоянные продавцы.

Каждый корпус имел два-три выхода на Привозную улицу, начинавшуюся с Ришельевской и упиравшуюся в металлические ворота Привоза. Остальная часть этой улицы сохранилась после постройки нового универмага — справа от Привоза, хотя и она претерпела изменения.

Продавцы пропахли рыбой, как и сами корпуса, которые, казалось, никто и никогда не сможет отмыть. На отдельных лотках лежали «деликатесы» — дунайская селедка и раки. Они не были очень уж дорогими, но наши родители не могли позволить себе их покупать. Толчеи не было, покупатели могли спокойно торговаться с продавцами.

На противоположной стороне Привозной и за углом, со стороны Ришельевской толпились «шахтеры» — перекупщики облигаций госзаймов, часов, золотых и серебряных изделий. Прозвище свое они оправдывали способностью что угодно достать хоть из-под земли. Между собой и с блатными (продающими краденное) они разговаривали только на одесском жаргоне и матом:

— Ты что притарабанил?

— Рыжьё, котел.

— Покажь…

Блатной показывает золотые кольца, часы. «Шахтер» вынимает лупу, рассматривает пробу, вскрывает заднюю крышку часов, называет цену. «Продавец» взрывается:

— Ты что, охуел? Пойдем «на люди»!

— Ты строишь из себя блатного? У тебя что, два пальца в жопу влазят?

Вмешиваются близстоящие «шахтеры» и успокаивают повздоривших. Один из них предлагает:

— Так, дай ему еще полштуки и по рукам.

Воришка «менжуется». Пришлось накинуть еще пару «соцок». Разошлись.

Возле ворот главного входа на Привоз со стороны Екатерининской с утра и допоздна подпрыгивал продавец бумажных разноцветных абажуров. У него одна нога была значительно короче другой, но он лихо подскакивал с большой охапкой своего товара. Продавец без устали шнырял между людьми, спешившими на базар и с базара, неустанно выкрикивая: «Абжурчики, кому абжурчики!» За его товаром очереди не выстраивались, но он долго не менял свой бизнес на другой.

За воротами начинался рынок, где продавцами были крестьяне близлежащих сельских районов города вплоть до Люстдорфа. Здесь же несуны с порта, кондитерской фабрики и других предприятий продавали американскую тушенку, шоколад, конфеты, галеты. Этот товар не раскладывался на земле, его носили в торбах. Покупатели знали несунов в лицо.

Черный хлеб носили завернутым в газету, цена на него не менялась, о ней можно было не разговаривать. Он был таким же, какой мы получали по карточкам — мокрым, выпеченным из желтой кукурузной муки. Если его сжать, то он не выпрямлялся.

Повсеместно крутились цыгане с детьми. Они ничем не торговали кроме дрожжей, ванилина, камушков для зажигалок и краски для пасхальных яиц, но видимо, им этого хватало. Цыгане еще не оправились от войны, их не преследовали.

На самодельных стеллажах и скамейках располагались «лица кавказской национальности», они торговали продукцией своего региона.