Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

Так и осталось неясным, откуда Буда узнал эту государственную тайну. Позже, во время «хрущевской оттепели», стало известно, что лучшие кремлевские врачи почитали за честь помогать тужиться «отцу народов».

Учительница украинского языка Лидия Наумовна, приехавшая в Одессу со Львовщины, часто в запале говорила: «яблуко вид яблони…», намекая, очевидно, на какую-то нашу генетическую порочность. Она не знала наших погибших отцов, но видела мам, замученных жизнью и неприглядных.

Лидия Наумовна владела и русским, и украинским языками. Она любила цитировать Сталина и декламировать:

Нам свое робыты —Будэм, будэм быты!

Пионеры время от времени специально приносили поломанные стулья и искренне радовались, когда ноги учительницы взлетали вверх, а сама она билась об пол. Вскакивала она быстро и тут же называла нас бандеровцами. Мы думали, что по-украински это — бандиты.

По-русски ученики говорили так же, как крестьяне, привозившие товар на Привоз и многие одесситы. Для общения этого хватало.

Лидия Наумовна проработала у нас недолго. Очевидно, муж-чекист решил поберечь ее нервы и устроил жену на какое-то лучшее место.

Произношение одесситов послевоенной поры было быстрым и невнятным. Падежи, наклонения и прочие лингвистически тонкости не имели никакого значения — главным признаком ораторского таланта считалась способность понятно донести до слушателя свою мысль. Недостаток аргументов и красноречия чаще всего компенсировался громкостью: иногда брали «на горло» или «на бенемунес».[3]

Учительница русского языка порой делала ученикам замечания, а нам было непонятны ее претензии: ведь все же понимали сказанное, а она нет.

Дети легко запоминали стихи, но читали их со своеобразной интонацией:

Я знаю? Город будет?Я знаю? Саду цвесть?

Мария Александровна охватывала свою голову обеими руками, потом быстро доставала валерьянку:

— Кто учил вас так читать стихи?

— Как это кто учил? Вы учили и в книжке напечатано так!

Педагог волновалась, а класс затихал в непонимании.

Сложнее было объяснить причину неготовности к уроку.

— На нашем калидоре было нема свету…

— О чем ты говоришь? На каком-таком «калидоре»?

Родители как умели, пытались внушить нам уважение к старшим, а тем более к учителям. Подчиняясь, дети изо всех сил старались говорить предельно вежливо и корректно.

— Мария Александровна, пожалуйста, не гоните тюлю, я ведь правду сказал! — и ученик честными глазами всматривался в глаза учительницы. Неужели не поверит? И почему она, взрослая, «не догоняет» простых житейских истин?

«Русачка» иногда пускалась в критику зарубежных литераторов. Она попрекала Ремарка в безнравственности, приводя в пример его роман «Три товарища».

— В этом, извините за выражение, произведении герои постоянно пьют какой-то кальвадос и безобразят. Если бы наши советские писатели, такие как Михаил Шолохов, Борис Полевой или Александр Фадеев… Нет, я даже не могу себе представить, чтобы они пропагандировали бы пьющих молодогвардейцев или гуляющих по ресторанам коммунистов с невестами не первой свежести!

— А что это за невесты? — спокойно спросил сидевший на первой парте Миша Флейшмахер.

— Спроси у своего папы, он точно знает! И совсем не лишние сто грамм боевого пайка определили поведение комсомольца Александра Матросова! — продолжала урок учительница. — Советские литераторы никогда не пишут о похабщине, воспеваемой империалистическими писаками. Сами никогда не пили водку и шмурдяк, и другим не советуют!

Вова Будниченко жил неподалеку от Привоза и не понаслышке нал о приключениях бывших партийных товарищей.

— Мария Александровна, а правда, что Сильва до войны была комсомолкой, а при румынах спилась?

— А где ты читал о таком в советской литературе? На Привозе, по-твоему, что — Союз писателей СССР?

— В Одессе, чтоб вы знали, написали Ильф и Петров про золотого теленка! — Вова торжествовал.

Про книгу знаменитых сатириков он точно знал: об этом говорил его папа.

— Вова, — смягчилась Мария Александровна, — а кто в этом произведении был комсомольцем?

— Наверное, Остап Бандера, — у Буды перемешались в голове рассказы учительницы украинского языка и отцовские. — Ничего, я у папы спрошу, он всех ханурей с Привоза знает.

— Ладно, Вова, садись уже. Мы сегодня обсуждаем совсем другую тему, а именно роль комсомола в советской литературе и чем отличаются наши писатели от империалистических бумагомарак…

— О! Я как раз хотел рассказать о бумагомараках, которые в нашем дворовом туалете испачкали все газеты, даже с портретами самого товарища Сталина! — перебил учительницу Вова Балан.

Он честными глазами глядел на Марию Александровну, ожидая солидарного возмущения по поводу оскверненного лика вождя.

Учительница растерялась. Она понимала, что ученик говорит правду, но собиралась-то она рассказывать совсем о других бумагомараках… Выручил ее звонок, после которого класс дружно заспешил в школьный коридор.

Хотя на этот раз ученики вели себя хорошо, урок был испорчен. И опять мешали эти Вовы и пытался сказать что-то этот Маляр.