Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

«Хорошо, что не присутствовал кто-то из гороно, — подумала учительница, — никто не расскажет, о чем говорили дети». За такое можно получить, и совсем не то, чего хочется. И жаловаться некому. Кто заставлял говорить об этих самых буржуазных бумагомараках? Дети все равно Ремарка не читали, да и вряд ли будут. А понимают они всё пока слишком буквально.

И еще этот Мамут-баламут… Что за песни он распевает во все горло в школьном туалете на первом этаже?

А хули-и-ишь, а хули-и-ишь,Оставишь и покуришь…

Ладно, вот за такое не посадят. Пусть поет! А вдруг Миша Флейшмахер расскажет своему отцу о том, что я узнала о врагах народа, подтирающих задницу портретами вождей? «Знала — не сказала»? Не, нужно-таки менять работу!

Нам на перемене тоже было, что обсудить между собой.

— Ну, как мы ее? — смеялся Буда.

— Как я ее взял на обосранных газетах? — развеселился Вова Балан. — Будет знать, как нам двойки ставить! Нас теперь можно только хвалить, чтобы мы молчали.

Миша развернул огромный бутерброд с колбасой и уложил его на парту. Почти у всех учеников в классе заурчало в животе до боли.

— Дай кецык! Кецык дай!

Миша демонстративно оставил бутерброд на парте и вышел из класса, бросив на ходу: «Живоглоты!» Когда после звонка он вернулся, на парте осталась лишь скомканная газета «Правда» с огромным портретом вождя всех времен и народов, вполне пригодная для использования в гигиенических целях. О туалетной бумаге никто из нас тогда даже не слышал…

Старенькая учительница так и не научилась «догонять», что такое ксивы, бабки, коры и прочие понятия. По нашим представлениям владела русским языком она слабо. Иногда мы слышали от нее рассказы о том, что империалисты всего мира хотят уничтожить наше прекрасное государство атомной бомбой и лишить нас счастливого детства. В качестве доказательств предъявлялись карикатуры Кукрыниксов — изображенные на них буржуи выглядели страшней немецких солдат. Они втыкали ножи в планету и криво ухмылялись.

Нас иногда водили на экскурсию в бомбоубежище, где на стенах висели противогазы и плакаты с изображением ядерного взрыва.

Если у кого-то возникали вопросы о том, зачем нам воевать с Америкой, в ход шел убойный аргумент: «Они там негров линчуют». После этого все сомнения исчезали. Мы точно знали, что чернокожие американцы — люди хорошие. Именно они нам щедро швыряли жевательную резинку совсем недавно.

В помещении бывшей румынской столовой открыли «красный уголок». Перед каким-то советским праздником хор молодых работниц швейной фабрики долго репетировал «Песню о Сталине». Пожилой руководитель художественного коллектива старательно следил, чтобы кто-то не «пустил петуха» в самый ответственный момент. За такой промах весь хор во главе со стареньким директором имел шанс продолжить совершенствование вокального мастерства далеко от Одессы…

Солистка хора, смуглая красавица, с очень серьезным видом выводила:

С песнею боясь и побеждая,Наш народ за Сталиным идет…

Так я слышал и запомнил. Кто-то из товарищей меня поправил: «Не боясь, а борясь». Я взорвался: «Подумай сам, — как можно бороться с песней?»

В один из весенних дней в школе произошло важное событие. После перемены в класс вошла директор школы Бумма Натановна, женщина полная и невысокая. За ней следовал мужчина крепкого телосложения, тоже не очень рослый. Директриса с обычным для нее пафосом представила нам нового учителя.

— Дети, с сегодняшнего дня вы будете изучать физику, а преподавать ее вам будет Арон Евсеевич.

Затем Бумма Натановна по-военному развернулась через левое плечо и вышла. Арон Евсеевич спокойно взял в руки мел и стал объяснять, зачем нужно знать физику. Тем временем Вова Будниченко готовил к запуску снаряд из жеваной бумаги, затем тщательно целился из рогатки в лоб Миши Рабиновича.

Как назло, в момент выстрела учитель обернулся от доски. Реакция Арона Евсеевича оказалась молниеносной — он с силой метнул в Буду мел, находившимся у него в руке, но промахнулся. Ответ Буды не заставил себя ждать. Он успел выкатить о удивления глаза, а рука уже бросала в учителя чернильницу-невыливайку. Меткость обоих участников этой дуэли значительно уступала быстроте их реакции. Вова тоже промазал, но в доску все же попал — на ней расплылась крупная размашистая клякса, а на полу блестели осколки керамический чернильницы.

В классе стало тихо как в морге. Арон Евсеевич, как ни в чем не бывало, вновь повернулся к доске, взял другой брусок мела и продолжил урок. Мы его зауважали, впрочем, и Вову тоже.